Исидор Шток - Премьера

Потом театр закрылся, лопнул. Актеры разбрелись по другим труппам, где благополучно играли Чехова, Найденова, Сумбатова.

А Мицкевич, больной, спившийся, любитель кокаина и эфира, жил с квартирной хозяйкой, вдовой, которая содержала его впроголодь.

Драмкружок являл собой страннейший сброд любителей театра.

Там были мы с Митей, почти дети. Были разные дамы, жены ответственных работников, которые день и ночь заседали и почти не бывали дома. Были безработные актеры (одному было семьдесят девять лет), друзья Мицкевича. Было несколько юных и прекрасных девушек, они не могли никуда устроиться на работу, ибо ничего ие умели.

Для начала мы репетировали символическую драму Метерлинка «Пелеас и Мелисанда» и программу «Даешь муку, мукомолы!». Мы пели:

В Метерлинке мы запутались и символическую драму отставили.

Концертная программа имела относительный успех, и мы решили поставить что-нибудь фундаментальное.

Мицкевич слег в больницу и оттуда не вышел. Своими силами мы, без режиссера, ставили драму «Великий коммунар». В начале двадцатых годов эту пьесу ставили многие драмкружки. Там было три действия. Первое происходило во время Великой французской революции (я играл пажа, влюбленного в королеву), второе – крепостное право (я был крепостным, которого самодур помещик засек до смерти). Третье – Октябрьская революция (я держал красный флаг). Репетиции шли прекрасно. Я забросил свою профшколу строительной специальности. А Митя Багров не ходил в свое коммерческое училище. Вечерами я прибегал домой и объяснял родителям, что у нас началась практика по вентиляции и канализации и мы работаем в артели, ремонтирующей общественные уборные на вокзалах.

Отцу нравилось, что я отвлекся от театра и прибился наконец к настоящему делу, может быть стану инженером. Странно только, что я не приношу домой зарплаты. Я открылся во всем маме. Она взяла у отца денег на расходы и отдала мне. А я за обедом вынул двенадцать рублей и вручил их отцу – первые «честно заработанные деньги». Отец отдал их маме на хозяйство. Бабушка заплакала от умиления.

В отличие от отца, который верил только в Музыку, бабушка верила в Бога. В сердитого и непреклонного Адоная. И даже все время собиралась пойти в синагогу на балкон (вниз женщин не пускали) и вымолить что-нибудь для себя и для меня. Но она боялась ходить по улице, боялась заблудиться, а попутчиков не было.

И вот настала суббота. Как всегда, православная пасха шла через неделю после иудейской. Улицы полны народу. В салфеточках несут куличи с бумажными цветами и крашеные яйца. Перед театром цветет акация.

Бабушка решилась. Достала из сундука черный парик. Повязала голову белым шарфом и пошла.

У входа в переулок, где помещалась синагога, ее встретили верующие и сказали, что синагогу закрыли и сегодня здесь уже открывают клуб. Бабушка вернулась домой.

За обедом она кипела. И наконец, преодолев отвращение, заговорила с отцом:

– Мосье Шток, – так в торжественные минуты называла она зятя, – вы известный человек в городе, «красный профессор»! Неужели вы не можете пристыдить их, убедить, что так делать нельзя, нужно открыть синагогу.

– Хорошо, – рассеянно сказал отец, – я поговорю. Мать с благодарностью посмотрела на отца. Бабушка

отвернулась от них и пробормотала довольно длинное проклятие.

Единственным человеком, сочувствовавшим ей, был я. Фальшиво сочувственным голосом я пересказал сегодняшнюю статью в газете. Нельзя, дескать, оскорблять чувства верующих. Затем лицемерно прибавил, что другая синагога находится очень далеко, на самой окраине города, до нее не добраться.

Бабушка поцеловала меня и ушла во двор поговорить с соседками. А я выкрал из ее сундука парик, завернул в белый шарф и отправился к мукомолам.

Там сообщили, что вечером у нас премьера. Спектакль состоится в новом клубе в синагоге. Идет первое действие «Великого коммунара».

И вот я, в бабушкином парике, подпоясанный ее белым шарфом, играю пажа. Я объясняюсь в любви к королеве (жена директора мукомольной фабрики), не подозревая, что ее муж – злобный феодал – стоит за дверью и все слышит. Boт он входит. Велит слугам казнить меня… Мерзкие слуги хватают меня за руки. Я бросаю последний влюбленный взгляд на рыдающую королеву и… вижу стоящего в кулисе моего отца.

А за ним толпа красноармейцев в полной форме. Это он приехал со своим солдатским хором на концерт.