Исидор Шток - Премьера

Елена . Но где же герой?!»

Гоголевский Хлестаков и синговский «герой» – вот литературные прообразы Всеволода Безвекова. Конечно, персонажи шкваркинского водевиля трудно сравнивать с этими бессмертными образами. Несмотря на то что обыватели Твердовска написаны зло, остроумно и метко, Шкваркину не хватает силы обличения, да и сами объекты во много раз мельче. Поэтому «Шулер» не вышел за рамки театрального анекдота, и комедия быстро сошла с репертуара.

Такова же была судьба и «Лиры напрокат» – водевиля-капустника. Поэтому «Лира» прошла в театре всего лишь один сезон, а критики, сравнивая «Шулера» и «Лиру напрокат» с «Вредным элементом», отмечали превосходство этой более ранней, но более стройной вещи.

Нет, не подумайте, что я хочу как-нибудь неуважительно, свысока отнестись к жанру водевиля. Безусловно, это любимый народом, превосходный вид искусства. Ему мы обязаны многими часами наслаждения. Он благороден, оптимистичен, ласков, добр. Но он не силен и частенько нуждается в защите. И его возможности ограниченны.

Настал день, когда Шкваркин начал немного тяготиться своим амплуа автора-водевилиста. Ему явно надоели и свои персонажи: обыватели, жулики, крупье, шулера, роковые дамы. Их все меньше и меньше становилось в жизни. Почетное место на сценах театров, так же как и в жизни, заняли студенты, учителя, врачи – новая советская интеллигенция. Люди искренние, умеющие любить и ненавидеть, дружить и веселиться. К ним тянуло драматурга. Пора попробовать свои силы – написать о новых героях. Пусть это не будет комедией. Пусть это будет жизнь. Новая, горячая, не всегда гладкая, но всегда живая. Не укладывающаяся в закрепленные и давно изобретенные формы театральных представлений.

Просто пьес не бывает. Они бывают драмами, комедиями, трагедиями, водевилями и так далее. Так нас учили старые книжки по теории драматургии, так полагали старые театральные деятели. Но на страницы драматических произведений ворвались новые, никогда доселе никем не описанные персонажи. Они принесли с собой множество историй, о которых хотели рассказать. Их взаимоотношения были сложны, многообразны. Все, что происходило теперь в драматических произведениях, не укладывалось в традиционные формы. Трагедия перепуталась с комедией. Общественные диспуты и собрания, занимавшие большое место как в жизни, так и на сцене, митинги и производственные конфликты, новые формы быта властно требовали новых форм драмы. Вот так и появились «пьесы», где было всего понемножку – и драмы, и трагедии, и общественного суда, и водевиля… Этот распространенный в те годы жанр живет и поныне.

Сейчас же могут задать вопрос:

– А как вы считаете – хорошо это или плохо?

Тут не отделаешься отметкой. Ставить отметки истории, по меньшей мере, наивно. Конечно, подобные произведения были не так уж хороши, стройны, законченны. Порой они бывали весьма слабы. Но это были пьесы-пионеры, предвестники новой драматургии.

Вот такими же и были новые пьесы Шкваркина «Кто идет?» и «Доктор Егор Кузнецов». Пьесы расстриги-водевилиста, бежавшего из райских кущ всегда улыбающегося, довольного, полненького и румяного дядюшки Водевиля. Шкваркин соскучился в условных павильонах и полотняных садах с разноцветными фонариками. Он и раньше здесь зло озорничал: вдруг в игрушечные водевильные декорации втискивал камеру Бутырской тюрьмы. И водевиль переставал быть водевилем, пропадала ласковая симметрия. Водевиль, как байдарку, застигнутую внезапным ураганом, начинало бросать на волнах. Увеселительная прогулка грозила превратиться в бурное плаванье. Но не превращалась. Так же внезапно ураган проходил, и байдарка возвращалась к деревянной пристани с разноцветными фонариками, где лодки даются напрокат и носят прелестные названия: «Ласточка», «Голубок», «Маруся», а духовой оркестр на берегу, в розовой раковине, играет вальсы Штрауса.

И называлась новая пьеса уже совсем не по-водевильному – «Кто идет?».

В ней есть все: любовь и жизнь студенческого общежития в 1930 году, похищение изобретения, выступления живой газеты, перестраивающийся старый профессор и неопытная девушка, оживающие манекены в витрине магазина и резидент иностранной разведки с акцентом, артистка мюзик-холла и бесчисленные собрания в аудиториях и коридорах института…

Увлеченный калейдоскопичностью жизни, бешеным ее ритмом, влюбленный в молодых ее героев, автор хотел вложить в пьесу все, все, что знал, о чем читал на страницах «Комсомольской правды», о чем ему рассказывали вузовцы, что хотели сыграть молодые актеры Нового театра.