Борис Тесляров: От Карповки до Норвежского моря

Лодка пришла в базу всего за сутки до нашего приезда, т. к. по пути совершила тот самый контрольный выход после ремонта, ради которого мы приезжали в Полярный. Команда акустиков провела контрольные измерения уровня помех и заодно проверила функционирование первых четырех подсистем. Наша помощь оказалась вроде бы и не нужной, но, тем не менее, по просьбе нового командира группы команда «скорой помощи» вместе с акустиками ещё раз произвела нечто похожее на регламентные работы, а сам Шура впервые пообщался с разработчиками первых четырех подсистем.

Буквально за два дня мы сделали все необходимые проверки 5-ой и 6-ой и ушли на ходовые испытания. В последний день перед выходом был доставлен из Ленинграда рекордер 5-ой подсистемы, который был разработан и изготовлен за промежуток между швартовными и ходовыми испытаниями и который закрывал наш последний долг по реализации замечаний предыдущего этапа. За «отдельную плату» лаовские гарантийщики в момент установили рекодер в рубке. Так как наши испытания проходили под эгидой госкомиссии по приемке лодки, то с нами опять был Николай Сергеевич Борисеев, функции которого были обозначены совершенно непонятно и он больше походил на «свадебного адмирала». Правда, его присутствие на лодке гарантировало нам в перерывах между работами и при сеансах радиосвязи всплытие и полную вентиляцию лодки. Адмирал очень тяжело переносил время без сигареты, вставленной в мундштук. Кроме Борисеева с нами в море пошел приехавший посмотреть на «живой комплекс» ст. офицер гидроакустического отдела 5 Управления ВМФ (радиотехнического управления) тогда кап.2 ранга В. М. Воронин. На этом этапе испытаний обе подсистемы функционировали вполне удовлетворительно, правда около каждого прибора находились комплексники и разработчики. Это было допустимо, т. к. этот этап был ещё этапом испытаний Гл. конструктора. Вот только рекордер 5-ой подсистемы работать не захотел. С рекордером была связана забавная история уже после этого выхода, когда стало ясно, что требуются серьезные его доработки. Дим Димыч настаивал на отправке его в Ленинград с отъезжающим Вершвовским, а Юра Долинин, имевший опыт доработок рекордеров первой подсистемы прямо на лодке, и я, являвшийся живым свидетелем Юриных успехов, предлагали сделать доработки прямо на месте, обосновывая это тем, что только здесь он состыкован с аппаратурой и только здесь будут сразу видны результаты. Очень активно помогал нам возражать Дим Димычу Вершвовский, представляя сколько дополнительных хлопот будет у него с отлетом и прилетом. Когда все наши аргументы были Мироновым отвергнуты, я решил сделать последнюю попытку, но Димыч уже был раскален и перебил меня громовым возгласом: «В Ленинград, точка. Царь я… или не царь!» И при этом топнул ногой по палубе. Я пал ниц и начал отбивать поклоны, приговаривая: «Царь Дим Димыч, Царь». Получилось прямо, как в кинофильме. Мы все здорово посмеялись, а Вершвовский получил небольшой ящик впридачу к своему багажу весом около 50 кг. Наш корабельный быт на этом выходе был вполне удовлетворительным. У нас было несколько мест в нормальных каютах второго отсека и довольно много наших на этом выходе питалось в офицерской кают-компании (Миронов, Баденко, Полканов, Карманов, Вишневецкий, Зархин). В нашей едальной смене, начиная с этого выхода, образовался постоянный состав за столом. Лицом в корму сидели Костя Полканов и Слава Карманов, а напротив Зархин и я. И так получилось, что мы все четверо, даже если еда заставала нас в надводном положении при сильной качке, аппетит не теряли. В ожидании, когда вестовой принесет суп, мы любили побаловать себя «атомными бомбами» — два кусочка хлеба, между которыми горчица, перец и соль. В надводном положении замполит всегда включал в кают-компании радиоприемник и настраивал его на станции, передававшие классическую музыку. Если прием сопровождался сильными помехами, то зам включал магнитофон с записями советских песен и почему-то каждый раз, когда мы были в кают-компании и знали, что за надводным положением последует подводное, мы слышали песню в исполнении Льва Лещенко, слова которой вызывали некоторую тревогу — «Ленточка моя финишная, я приду к тебе и ты примешь меня». Ни разу не удавалось нам услышать песню «Усталая подлодка», которую называли гимном подводников и в которой были обнадеживающие слова — «Хорошо из далекого моря возвращаться к родным берегам». Однажды, когда под хорошую качку мы наворачивали по добавочной тарелке супа, звучала очень серьезная музыка. Зархин на секунду оторвался от тарелки, прислушался и со знаем дела категорично произнес — Вагнер. Мы продолжали орудовать ложками, а из приемника раздалось: «Мы передавали седьмую ораторию Будашкина». Не поперхнувшись, Валера продолжал есть, но на этом выходе мы звали его Вагнер. Все наши оперативные совещания и обсуждения различных ситуаций без привлечения Дим Димыча проходили на «голубятне» в той самой 4-х местной каюте, где с левой стороны внизу размещался Слава Карманов, над ним я, а с правой — наверху Костя Полканов, а под ним Сергей Львович Вишневецкий. Двери этой каюты мы держали все время открытыми, т. к. в ней явно ощущался дефицит свежего воздуха. Когда к нам заходил Юра Макарчук, то он всегда присаживался на край нижней левой койки и, поглаживая лежавшего на ней Славу Карманова по выступающему животу, ласково называл его «папашка». Так получалось, что всегда после более менее длительных походов мы возвращались заметно прибавившими в весе. Обильное питание и гиподинамия делали свое дело. Конечно, и на этом выходе не всё удавалось с первого раза. Были и ошибки, и сбои в работе, были остановы ЦВС, иногда классификатор вообще отказывался выполнять свои функции, иногда не совпадали данные по одной и той же цели у первой и пятой подсистем. Но, в целом, за 12 суток этих испытаний нам удалось выполнить все пункты программы ходовых испытаний и убедить комиссию и группу акустиков в жизнеспособности этих подсистем. В первой декаде декабря мы вернулись в Лицу и сразу же началась работа комиссии. Параллельно готовились протоколы испытаний и акт, обсуждались замечания и рекомендации комиссии. И на этот раз все было бурно и непримиримо. На заключительный этап обсуждений приехал В. В. Лавриченко (уже будучи контр-адмиралом) и его присутствие, как и постоянное присутствие М. В. Журковича, служило сдерживающим фактором всё ещё имевшего место неоправданного максимализма отдельных военных членов комиссии. К концу декабря комиссия по заводским испытаниям комплекса завершила свою работу, подписанием протоколов и акта испытаний. Впереди был новый 1982 год и Государственные испытания этих двух подсистем, как и всего комплекса в полном объеме.