Геннадий Смолин - Как отравили Булгакова. Яд для гения

О траурном шествии, погребении и самой могиле ничего определенного сказать нельзя. Документально был опровергнут и пресловутый снегопад с дождем, прошедший якобы 6 декабря 1791 года. Мы не знаем никого, кто проводил бы его в последний путь или бросил горсть земли на его гроб, прежде чем он навсегда не исчез в обшей могиле, место которой на кладбище св. Марка тоже неизвестно. Говорят, хорваты при осаде Вены могли предать огню и кладбищенскую книгу.

Несомненным остается то, что Моцарт умер без 5 минут час в ночь на 5 декабря 1791 года. Зофи, свояченица, оставила нам такую версию: «Когда она вернулась, подле Моцарта увидела Зюсмайра. На постели опять лежал Реквием». Что произошло этой ночью, трудно представить. Думается, кульминацией зловещего спектакля стало утверждение, будто умирающий без причастия Моцарт с невероятными усилиями работал с Зюсмайром над Реквиемом. Если так, то этот момент уверенно можно перенести на более ранний срок.

Итак, в 1824 году журналист Дж. Карпани в миланском журнале «BibliotecaItaliana» опубликовал в защиту А. Сальери статью, где называл имя одного свидетеля, якобы стоящего у смертного одра Моцарта. Но как было доказано теперь, этого человека тогда в Вене не было. Да и репутация самого Карпани была под вопросом – ведь он состоял на службе венской тайной полиции. Не было недостатка и в «возражениях на Карпаниево возражение». Ясно, что оправдания Карпани, поспешившего на защиту Сальери всего лишь от простых слухов, имели неприятный привкус. И очевидно особенно для неитальянцев, что выступление Карпани не могло остаться без последствий.

Нюансы реакции на Карпаниеву защиту Сальери сегодня оценить трудно. Еще вопрос, были ли для жителей Милана, места появления этой объемистой статьи Карпани, интересны венские «интриги», давно уже канувшие в лету. До Дунайской метрополии путь не близкий, и все, что Карпани преподнес своим читателям, им приходилось просто принимать на веру. Казалось, можно было не опасаться, что последует неудобное возражение.

И все-таки – пусть анонимное и незаконченное – такое возражение нашлось в наследии сына Моцарта Карла Томаса, который до конца жизни прожил в Милане и статью Карпани, конечно, знал. Родившись в Вене в 1784 году, после смерти отца Карл Томас жил сначала в Праге у хорошего знакомого семьи профессора Немечка, но по настоянию матери вынужден был заняться торговым делом, не закончив учебы в гимназии. Не удовлетворившись этим занятием, в 1805 году он перебрался в Милан, учился вначале музыке, но через три года бросил и ее и стал чиновником австрийского правительства. После отказа от музыкальной карьеры Карл Томас вел скромное существование и всеми силами служил славе своего отца. Был он невысоким, хрупким на вид человеком с черными глазами и волосами пепельного цвета, кроме того, прост и крайне скромен в обращении. Вместе с братом в сентябре 1842 года он стал свидетелем открытия памятника отцу в Зальцбурге, в 1850 году ушел в отставку, пережил всю семью и умер холостяком в Милане 31 октября (в день именин отца) 1858 года в возрасте 74 лет. Приведенный ниже документ, объемом в три с половиной рукописных страницы, написан по-итальянски, начинается без вступления и так же внезапно обрывается. Многочисленные зачеркивания и исправления дают основания полагать, что автор только набрасывал свои мысли. Вполне возможно, он предполагал дальнейшую обработку текста, которая сделана все же не была. Владелец оригинала неизвестен, копией располагает венский Интернациональный архив писем музыкантов (IMBA). Его бывший директор, д-р Э. X. Мюллер фон Азов, любезно предоставил автору факсимиле. Текст гласил:

«Я прочитал письмо, переданное господином аббатом Карпани в «Biblioteca Italiana», дабы защитить Сальери от обвинений в отравлении. Я согласен со всем изложенным в первой части зашиты оного, сие касается склонности людей к вере во все уязвляющие, удивительные и таинственные известия. Впрочем, мне кажется неуместным используемый господином Карпани искусственный прием; дабы склонить итальянцев на свою сторону, он говорит о том, что желает защитить честь нации, коей, разумеется, не может быть нанесен урон неблаговидным поступком одного-единственного человека. Но еще менее я склонен согласиться со второй частью его защиты, где он, собственно, касается непосредственно темы. Вспомнить только многоречивую и совершенно неподобающую случаю дискуссию, которая единственно и полностью завязана для того лишь, дабы найти случай использовать острые выражения, на кои он вообще весьма щедр, когда дело касается Моцарта, и кои – хотя прямо об этом не сказано – все же показывают, сколь отличался его вышеупомянутый приговор Моцарту от мнения подавляющего большинства. Нет смысла следовать его утверждениям, поскольку здесь они вовсе ни при чем. Первым делом следовало бы установить, была ли его болезнь нераспознанной желчной лихорадкой, которую доктор сразу признал безнадежной (опасность он разглядел лишь в последний момент).