Илья Мазурук: Над Арктикой и Антарктикой

— Другого выхода нет, — отвечаю я. — Второй попытки запуска может уже не быть. Сами понимаете, какая ответственность ложится на нас.

— Проверь, Николай. Все лишние потребители выключить! — командует Гафуров. — Оставь только дежурное освещение!

После короткого инженерного совещания техник Фролов уже с земли докладывает по самолетно–переговорному устройству, что он следит за запуском двигателя.

Ну что ж, начинаем. Осталась одна попытка'

— Запуск пятого! — командует Ратмир. Теперь все внимание на приборы. Сразу же видно, что температура газов во вспомогательном двигателе растет значительно быстрее, чем положено. Растет и выходит за пределы допустимого. Сделать ничего нельзя, остается ждать. Турбина должна набрать рабочие обороты, а они набираются ужасно медленно. Наконец рабочий режим. Ратмир нажимает кнопку запуска маршевого двигателя, но в это время Фролов взволнованно кричит:

— Выключить вспомогательный! Сильно течет топливо, возможен пожар!

Гафуров вопросительно смотрит на меня — что делать?

— Не выключать!

Автоматика запуска не хочет считаться с нашей нервной системой. Она работает точно по своему времени — долгие, долгие секунды. Мысль одна: если сейчас запуска не будет, то следующий уже исключен! Только бы появилась температура газов на маршевом двигателе!

— Температура пошла, запуск есть, — очень спокойно говорит Гафуров. И сразу же не выдерживает: — Выключаю вспомогательный!

Первый маршевый двигатель быстро набирает обороты и выходит на режим малого газа. Теперь Гафуров действительно успокоился:

— Николай, включи–ка генератор первого.

— Есть, включил!

Показания приборов в норме, главное сделано — двигатель запущен! А если бы не смогли? Нет, об этом не хочется думать.

Теперь работающий двигатель обеспечивает энергией все необходимые потребители, запустить остальные уже не проблема. Со стороны экипажа причин для задержки вылета нет!

Вместе с бортинженером я выхожу из пилотской кабины, Виктор Вощенко и Николай Ларин остаются следить за работой двигателя и готовить навигационные расчеты полета.

В салоне «гости» ещё заканчивают ужин. Говорят что–то мне. Шилов поясняет — благодарят за ужин, обещают помощь. «Хотя бы препятствий не чинили», — думаю я.

Как часто бывает, в напряженную обстановку внёс разрядку маленький житейский эпизод. Когда в салон уже заходили последние пассажиры, я заметил овчарку, беспокойно прыгавшую у трапа. Один из кубинцев стал горячо просить: собаку нельзя оставлять, она любимица всего посольства. Я покачал головой — нет, нужен намордник, нужна ветеринарная справка… Отказал и тут же опомнился. Что это я? Собака — любимица этих измученных людей, обстановка совершенно необычная, рейс необычный… Пассажиров больше, чем мест в самолете, — уже нарушение правил! Нет, не время сейчас инструкции вспоминать. Честно сказать, даже стыдно мне стало: сам не заметил, как формалистом стал…

— Ладно, — говорю, — забирайте собаку. Только на всякий случай в туалет заприте.

— Будет сделано! — обрадованно отвечает Рыбаков. Собаку на руках поднимают по трапу, она вбегает в салон, начинает к кому–то ласкаться и… Все лица одновременно расцветают улыбками.

Подходят Михайлов и Гафуров, от Михайлова прямо–таки разит керосином. Что случилось?

Михайлов смущенно молчит, а Гафуров сразу же начинает объяснять:

— Трещины на коллекторе двигателя! Обнаружили перед самым запуском. Он зажал руками и держал до тех пор, пока двигатель не выключили.

Почему появились трещины на исправном до того Коллекторе? Ведь вспомогательный двигатель всегда нормально работал! Никто не ответил на мой вопрос, да я его вслух и не задал. Каждый из нас думал, видимо, одно и то же — самолет двое суток находился в руках у хунты. Могло быть и хуже.

Подготовка к вылету уже подходила к концу, когда ко мне, явно чем–то взволнованная, подошла Таня Сергеева — наш старший бортпроводник.

— Пассажиры просят пить, а на борту всего три бутылки «Боржоми».

Что тут ответишь? У каждого, как говорится, свои проблемы.

— «Боржоми» только раненым и детям. Остальным — вода из умывальников.

— Хорошо, — послушно кивает Таня. Девушка явно нервничает, но старается не показать этого.

— Раненым предложи бортовые медикаменты, — продолжаю я (хочется ободрить её, отвлечь делами). — Детей и женщин постарайся устроить получше. На взлёте проследи, чтобы никто не стоял. Кто остался без места, пусть сядут на пол в проходах между кресел…