По своим комсомольским делам (я уже более полугода являлся секретарём комсомольской организации Барвенковской средней школы № 1) забежал в учительскую. Забот было много: о ремонте школы и работе на пришкольном участке; о помощи в уборке урожая в колхозах и совхозах района; о дежурстве возле тяжелораненых в госпиталях; о многом другом…
А тут ещё случилась непредвиденная неприятность: «комсомольский патруль», охранявший школьное подсобное хозяйство, задержал с «поличным» – с ведром (или с двумя) початков кукурузы завуча нашей школы. Это было «ЧП». Подсобное хозяйство предназначалось для учеников – сиротских детей, отцы которых погибли на фронте. И вся продукция подсобного хозяйства передавалась в школьную столовую для их питания. И вдруг, в числе «расхитителей» оказался завуч школы.
Комитет комсомола оперативно выпустил по этому факту «молнию» («боевой листок») с пометкой «острый сигнал». Если не изменяет память, я и забежал в школу, чтобы встретиться с директором и обсудить с ним «ЧП с завучем».
…В учительской находилась женщина (я её сразу и не узнал), обратившаяся ко мне по имени. Я даже вздрогнул от неожиданности, определив по голосу, что передо мной Екатерина Григорьевна – моя любимая учительница. Три года войны изменили её до неузнаваемости: постарела, кажется, даже поседела, одета была опрятно, но в изрядно поношенном костюме… Неизменным остался только голос, различимый среди сотен, тысяч и миллионов голосов…
Не успел я даже произнести «здравствуйте», как услышал слова Екатерины Григорьевны, обращённые ко мне, как это всегда было свойственно ей, спокойно, но внушительно и даже с укором: «А не поторопились ли вы с осуждением завуча, да ещё в стенной газете?»
Я с трудом удержался от резкого тона, но возразил решительно: «Мы же задержали её с „поличным“ – с ведрами кукурузы из школьного подсобного хозяйства, выращенной на питание осиротевших учеников, отцы которых погибли на войне».
– Я знаю об этом, – тут же ответила Екатерина Григорьевна. – Но муж завуча вашей школы тоже погиб на фронте, и у неё дочь – ученица вашей школы. Так что вы всё-таки «перегнули палку».
– Мы не знали об этом, – только таким образом и смог я объяснить действия комсомольского комитета…
– Вот-вот, я так и подумала. Погорячились, поторопились и обидели. А она теперь места себе не находит: «Как мне после случившегося смотреть ученикам в глаза?» Плачет. Переживает…
Вот такой ещё один «урок» я получил от Екатерины Григорьевны на всю жизнь. Принципиальность – хорошее свойство, если она справедливая. Но ведь бывает и так, как в этом случае, когда «принципиальность» отдаётся большой болью в сердце, ранит его…
Великое множество раз, вспоминая этот случай, я пытался разобраться в нём. Да, формально, комсомольский патруль, задержавший завуча с поличным, был прав. Формально был прав и комсомольский комитет, оперативно осудивший этот факт в школьной стенгазете…
Но «формальность» здесь не подходит, не оправдывает нашего действия.
Естественно, и я, и комитет комсомола должным образом среагировали на замечание Екатерины Григорьевны…
В тот же день я узнал, что она приходила в школу на заседание методического совета преподавателей украинского языка и литературы школ района, проходившего в рамках традиционного августовского совещания учителей…
Когда опомнился, хотел ещё раз увидеть Екатерину Григорьевну, расспросить, где и как она жила в военные годы, но было уже поздно. Потом от кого-то из своих учителей услышал, что она работает в школе в каком-то небольшом селе Барвенковского района. Где точно, – сказать мне не смогли…
Вот и всё. Очень сожалею, но судьба сложилась так, что я вскоре оказался вдалеке и навсегда от родного города и за минувшие десятилетия не смог ни разыскать её, ни разузнать всё о ней…
Вернусь ещё раз к тому школьному «ЧП» с завучем и теми «злополучными» кукурузными початками, которые стали его причиной.
Хотя причина была в другом – в скоропалительном осуждении её комсомольским комитетом и в нашей безрассудной «принципиальности», принёсшей боль и обиду хорошему человеку, да ещё учительнице – вдове фронтовика.
Спустя три месяца после этого «ЧП», перед уходом в армию, я зашёл к ней, чтобы объясниться и извиниться. Но услышал в ответ: «Не надо никаких извинений. Я была не права. Просто какое-то сиюминутное наваждение толкнуло меня на этот поступок. Мне перед всеми стыдно, и перед учениками, и перед учителями. А особенно – перед дочерью. Она плачет и без конца упрекает меня: „Зачем ты это сделала? Мне тоже стыдно перед учениками…“».
Читать дальше