Клайв Стейплз Льюис - «И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира

Ионийское побережье [середина января 1936]

<���…> Говоря в том письме, что большинство гамлетовских проблем ты для себя решил, я был гораздо ближе к истине, чем оно казалось. Ты не можешь ничего написать о «Гамлете»: его место в геральдической Вселенной ниже того, что принадлежит тебе. А в этой вселенной можно восходить вверх, но нельзя спускаться. Вся пьеса вертится вокруг одного: смерти в ее сугубо английской специфике. Для тебя это — чужие заморские территории, как Китай. Итак: стратосфера. Шекспир жил в стратосфере, но на письме он проговаривал это лишь от случая к случаю.А ты, в силу тебе присущего взгляда, даешь описание флоры и фауны этой стратосферы. Ты прошел дальше, достиг следующего уровня. И не надо винить Шекспира. Виноват не он, а — будь они прокляты — формы, в которые отлилась литература его эпохи. Смотри он на мир сейчас, когда каноны больше не нуждаются в опоре, написанное им превосходило бы величием все, что мы можем вообразить.Но, бедняга, он и помыслить не мог, что важнее всего описание собственной геральдической территории. Ну разве иногда, когда уж совсем припрет, он срывался — и порой у него мелькает один-другой геральдический образ. Говоря это, я не похлопываю тебя по плечу: ты у нас писатель получше Шекспира! Говоря о Шекспире, мы говорим о самой сути того, что значит быть писателем.А здесь я имею в виду: ты гораздо полнее, чем он, осознаешь себя как человека. Это важно.В нынешнюю эпоху мы достигли той точки письма, когда писатель может наконец быть самим собой на бумаге.Это не только возможно — это неизбежно, это нужно. А для елизаветинцев литература была отделена от жизни. «Я» могло появиться на бумаге, только если на нем стояло клеймо пробирной палаты:«допущено к употреблению»; это понимали некоторые из маньеристов, кое-кто из религиозных писателей. Но такое «я» к автору имело такое же отношение, как к тебе — Гамлет. В чем достоинство елизаветинцев? Они избыточны настолько, что эта избыточность проникает всюду, она заразна, как чума, она болезненна, отвратительна, она преисполнена раскаяния и неостановима, как рвота, — а в результате, то там, то здесь, по ошибке, по недосмотру — да будет он благославен — они преодолевают существовавший в ту пору канон. При этом выработанный ими критический аппарат был ориентирован на повествование.Это хороший Сенека или плохой Сенека? [212] Собственно, здесь Даррелл «кивает» на один из памфлетов Томаса Нэша (1567–1601) против Томаса Кида (1558–1594), в котором Нэш проговаривается, что «Гамлет» последнего — плохая версия «Геркулеса безумного» Сенеки. Сенека был чрезвычайно популярен в елизаветинской Англии: в 1559 г. вышли его «Троянки», а в 1560-м — «Фиест», а еще годом позже — «Геркулес безумный» в переводе священника Джаспера Хейвуда (1535–1598). В 1563-м был опубликован перевод «Эдипа», выполненный Александром Невиллом (1544–1614). Чуть позже появилась «Октавиа» в переводе Томаса Ньюса (?— 1617), а в 1566-м — «Агамемнон» и «Медея» в переводах Джона Стадли (1545?— 1590?). Стадли также перевел «Геркулеса на Этне» и «Федру» (в его переводе — «Ипполит»). В 1581-м Томас Ньютон (1542–1607) собрал все эти переводы, добавил к ним выполненную им «Фебу» и напечатал том «Сенека, десять его трагедий». Взгляни на нынешнее состояние критики — ты обнаружишь, что она вобрала в себя всю ту терминологию, что в свое время была выработана в недрах мистицизма.Даже критики вынуждены как-то подстраиваться к тому, что вытащило на свет новое «я» — письмо. «Лоуренс — это плохой Сенека, — сказал бы Бен Джонсон, и это было бы ровно то, что он имел в виду. — Этот человек может писать, но, чтобы быть писателем, одного самопознания мало. Его писаниям не хватает искусства». Ныне мы худо-бедно признали: любой имеет право на собственную реальность и волен толковать ее, как ему заблагорассудится. Геральдическая реальность.Для елизаветинцев все виды опыта сводились к общему знаменателю, имя которому — разум,что достигалось путем выхолащивания и упрощения опыта. И по сей день среди пишущих заметны следы этой ереси — пена, оставшаяся после того, как дешевая научная бурда, столь любезная ушедшему веку, была все же выплеснута. Похоже, Франкель [213] Майкл Франкель (1896–1957) — американский поэт и критик, один из основателей издательства «Carrefour Press». Сохранилась и вышла в печати его переписка с Генри Миллером по поводу «Гамлета». — тоже один из этих воронов-падальщиков. Но то, что ты сказал достаточно внятно (черт, черт!), — то, что я пытаюсь проговорить наедине с самим собой: есть лишь один-единственный канон — вера.Есть ли в тебе вера, чтобы перенестись во внутренний мир Гогена, или нет? Критики собрались лично обозреть его во вторник вечером, в пять часов. Это смерть для критики, но ее терминология настолько полна отголосков опытаи духовных территорий,что пора с этим что-то делать. <���…>