В своем самом общем значении то была тема человеческой красоты, оптимистическая тема великих сил, заключенных в душе человека, природного его благородства и жизнелюбия, свойственных ему романтических мечтаний и активного стремления к их осуществлению. То была поэтическая тема духовного максимализма, единства человека с окружающей его природой, частью которой он сам является, в которой он черпает силу, находит поддержку и помощь в реализации самых фантастических, несбыточных, казалось бы, своих планов.
Мордвинов развивал эту свою тему в образах комических и драматических и делал это с огромной естественностью, ибо этот основной мотив его творчества органически рождался в глубинах его натуры, лежал в самой основе его человеческой личности, возникал в его совершенно особом поэтическом видении мира. Человечище огромного обаяния и щедрой душевности. Однолюб в высоком смысле слова, бесконечно влюбленный в природу, во все, что украшает и населяет землю. Неутомимый путешественник, исколесивший буквально всю страну, страстный рыбак, умевший слушать шум реки, понимавший голоса леса, способный видеть в природе то, что далеко не всякому дано в ней увидеть, Мордвинов в самом себе нес эту главную тему своего творчества. Он сам был ее идеальным воплощением. Он хотел «выйти на сцену, обнять зрительный зал и смеяться с ним и плакать» (пришло время вспомнить эти слова). Этим ощущением и жили и покоряли зал его трагические и комические герои.
Мордвинов сумел сделать своего Петруччо человеком языческого вкуса к жизни, опоэтизировал его предприимчивость и энергию, открыл в нем животворное творческое начало, воспел радость существования на земле. Ту же самую тему, но только в ироническом ключе, он развил в кавалере Рипафратте.
Героем гольдониевской «Трактирщицы» Мордвинов и любовался и его высмеивал. То была сама непосредственность, само жизнелюбие, само веселье. Мордвиновский кавалер хохотал во все горло, ел грозди винограда прямо с куста, с чувством собственного превосходства издевался над влюбленными мужчинами — этот глуповатый, но обаятельный, добрый малый наслаждался жизнью, ею упивался. А когда любовная гроза разразилась и над его воинственно лохматой и буйной головой, какие противоречивые чувства разбушевались в нем! Ярость сменялась мольбами — кавалер, по удачному выражению критика, «то свирепел, как бык, то ворковал, как голубь». И буффонные преувеличения, резкие — хочется сказать «масляные» — краски, избранные на этот раз актером, воспринимались зрителем, как жизненно правдивые и несущие в себе оценку героя, проявления его цельной, яркой, но примитивной натуры. Передо мной проходят, толпясь, споря друг с другом, герои Мордвинова, такие разные, что поражаешься, внимательно и придирчиво оглядывая их сегодня, сколько же разнообразия, сколько богатства было заключено в Мордвинове, какая наблюдательность, какое мастерство были ему свойственны.
Обо всех них и не расскажешь.
И вот ведь что интересно: Мордвинов был романтиком, но как же уютно и легко он чувствовал себя в комедии, словно предохранявшей его трагические создания от напыщенной величавости и высокопарности. Рядом с Лиром в его творчестве возникает Петруччо, рядом с Отелло — гольдониевский Кавалер, рядом с Арбениным — Мурзавецкий… Всякий раз Мордвинов искал самое острое, доведенное до крайности выражение трагической и комической — стихий.
Мне вспоминается, с каким озорством и выдумкой высмеял Мордвинов своего Аполлона Мурзавецкого. В гриме каждая черта была заострена до карикатурности, а физиономия в целом казалась почти что застывшей сатирической маской. Но Мордвинов сумел изнутри оправдать гротескный грим персонажа, а присущим ему максимализмом и глубокой насыщенностью красок он раскрыл в жизни своего героя, в его поведении те самые черты, которые отразились на его физиономии. Мордвинов создал живой характер и безжалостно высмеял, разоблачил своего героя.
Всю жизнь Мордвинов стремился, как он сам любил говорить, к «выисканной», очищенной от случайностей форме. Актер многое отбрасывал из того, что было уже им найдено, ибо верил, что «найденное выявится в новом качестве и, конечно, никуда не уйдет». Мордвинов говорил: «Хочу сыграть не приблизительно похожее, но единственное, самое верное, долго искомое». И играл это неповторимое, «единственное, самое верное», за какую бы роль он ни брался.
Мордвинов не был актером озарения, мгновенно входившим в образ; он не мог бы поразить стороннего наблюдателя легкостью и самопроизвольностью течения творческого процесса. Все, чего добился в искусстве Николай Дмитриевич, пришло к нему в результате ни на минуту не прекращавшейся работы над собой. Но то были не вымученные опустошающие искания, а вдохновенные поиски, в которых мужал талант актера.
Читать дальше