Филипп де Коммин - Мемуары

Таким образом, бургундцы сами растоптали главную свою надежду. Однако господь, следуя своим замыслам, неведомым людям, пожелал, чтобы то крыло войска, где находился граф Шароле и которое прошло справа от замка, не встретило никакого сопротивления и победило. В тот день я был неотлучно при графе и вовсе не испытывал страха, чего со мной никогда и нигде больше не случалось, – ведь я был молод и понятия не имел об опасностях. Меня лишь поражало, что кто-то осмеливается сражаться с моим господином, поскольку я считал его величайшим из всех. Так бывает с неискушенными людьми: их суждения легковесны и в них мало смысла, а посему лучше держаться того мнения, что никогда не раскаивается тот, кто мало говорит, зато очень часто – тот, кто говорит много.

По левую руку были сеньор Равенштейн, мессир Жак де Сен-Поль и другие, но у них, кажется, было недостаточно сил, чтобы сдерживать врага. К тому же они приблизились к нему настолько, что уже не могло быть и речи о каких-нибудь изменениях боевых порядков. Поэтому они были разбиты наголову и одни из них бежали, преследуемые, к обозу, где собрались бургундские пехотинцы, а другие – и их было большинство – рассеялись по лесу, до которого было примерно поллье. Погоню за ними возглавили дворяне из Дофине и Савойи, к которым присоединились и многие другие. Все они были убеждены, что одержали победу. Таким образом, с этой стороны бургундцы не устояли. Большинство их, в том числе и важные особы, устремились к Пон-Сент-Максансу, полагая, что он еще в их руках. Многие укрылись в лесу, недалеко от которого стоял обоз, и среди них господин коннетабль с довольно сильным отрядом. Он вскоре доказал, что отнюдь не считал битву проигранной.

Граф Шароле, со своей стороны, во главе небольшого отряда продолжал наступать и проскакал еще пол-лье за Монлери. Хотя противник был многочисленным, никто графу не оказывал сопротивления и он был уверен в своей победе. Но его нагнал старый люксембургский дворянин Антуан Ле Бретон и сообщил, что французы сосредоточились в поле и что если он продолжит погоню, то погубит себя. Однако, как он ни убеждал графа, остановить его ему не удалось. Вслед за ним прискакал монсеньор де Конте, упоминавшийся мною выше, и сказал то же самое, что и старый люксембургский дворянин, но говорил он столь решительно, что граф внял его словам и доводам и повернул назад. Думаю, если бы он проскакал дальше на расстояние двух полетов стрелы, то его взяли бы в плен, как некоторых других, кто бросился в погоню раньше его.

Проходя через деревню, мы натолкнулись на толпу бегущих пехотинцев противника. Граф кинулся их иреследовать, не имея и сотни кавалеристов. Один из бегущих обернулся и нанес ему удар пикой в живот, след от которого мы вечером обнаружили. Большая часть их спаслась в садах, этот же был убит.

Когда мы шли мимо замка, то увидели возле ворот лучников из королевской охраны, но те не двинулись с места. Граф крайне обеспокоился, так как не предполагал, что у противника есть еще силы для сопротивления, и, повернув в сторону, поскакал в поле. Часть его отряда отстала, и за ним погналось 15 или 16 королевских кавалеристов. Его стольник Филипп д’Уаньи, несший штандарт, был убит сразу же, а сам граф оказался на краю гибели. Ему нанесли несколько ударов, причем один из них мечом в горло, плохо защищенное шейной пластиной, которая еще с утра была плохо закреплена, и я сам видел, как она отскочила. Метка от этого удара осталась у него на всю жизнь. Нападавший, подняв руку, закричал: «Монсеньор, сдавайтесь! Я Вас узнал, не вынуждайте меня Вас убивать!». Граф, однако, продолжал защищаться, и в разгар схватки между ними вклинился служивший у графа сын одного парижского врача по имени Жан Каде, толстый мужиковатый здоровяк на лошади соответствующей стати, который и разъединил их. Все королевские всадники тем временем отступили к краю рва – туда, где они стояли утром, испугавшись приближавшегося бургундского отряда. Граф, весь в крови, рванулся навстречу этому отряду, над которым виднелось совершенно изодранное, длиной меньше фута знамя бастарда Бургундского и знамя графских лучников. Отряд этот насчитывал менее 40 человек, а нас, присоединившихся к нему, было менее 30. Все мы никак не могли понять, что происходит.

Граф немедля пересел на другую лошадь, предоставленную ему одним из его пажей – Симоном де Кенже, ставшим впоследствии известным человеком [31] Симон де Кенже в 1482 г., после того как в одном из сражений попал в плен к французам и провел 4 года в тюрьме, получил от Людовика XI придворную должность камергера и пост бальи г. Труа. , и помчался по полю собирать людей. В течение получаса, как я заметил, все помышляли только о бегстве, и, появись тогда хотя бы сотня врагов, мы бы разбежались. Мало-помалу к нам стали стекаться люди. По 10, по 20 человек, кто пешим, кто на коне. Пехотинцы были изнурены и изранены из-за действий как нашей собственной конницы во время утренней атаки, так и неприятеля. Поле, на котором мы стояли, еще полчаса назад покрытое высокими хлебами, было голым и страшно пыльным. Повсюду валялись трупы людей и лошадей, но ни одного мертвого из-за пыли опознать было невозможно.