Николай Эрдман - Письма - Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг.[с комментариями и предисловием Виталия Вульфа]

Лина.

5 ноября

Дорогой мой, посылка халтурно составлена, наскоро, не сердись. Я послала письмо, телеграмму до востребования. Будь здоров. Пиши. Сегодня получила телеграмму, что тебе осталось двести пятьдесят километров. Целую.

Лина.

6 ноября 1933 года

Большая Мурта.

Застрял в деревне. На почтовых уехать не удалось — не взяли. Нанять крестьянскую лошадь — не по карману. Дорога от Красноярска до Большой Мурты и так обошлась мне слишком дорого. По подписке я должен быть в Енисейске до десятого. Сегодня шестое. Машина, которую я жду и на которой меня обещал захватить один сердобольный товарищ, — не приходит. Дело в том, что мне пришлось ехать одному. Красноярск махнул на меня рукой и, взяв с меня подписку, выпустил на свободу. До этого я не видел ее четыре дня. Я не видел ее, даже если бы стал считать свободой посещение уборной. Что мне будет за опоздание, тоже не знаю. Сейчас я живу с вербовщиками лошадей на Фуражной базе «Енисей—Золото». Вербовщики — люди хорошие, и я слушаю их с превеликим интересом до глубокой ночи. Вообще, живу я занятно, но хочется быть на месте, хочется сесть за стол, хочется получать Твои письма. Пиши мне, милая, чаще. Целую.

Николай.

Арестованного Н. Р. Эрдмана везли в Сибирь в арестантском вагоне и выпустили на «свободу» только в Красноярске, откуда он сам, за свои деньги должен был добираться до Енисейска — места его ссылки.

6 ноября

Николашенька, вчера пришла телеграмма, что тебе осталось еще двести пятьдесят километров. Я решила немедленно, в этот же день послать тебе посылку до востребования, не дожидаясь твоего приезда, твоего адреса. Поэтому содержимое, наверное, не совсем удачно: неизвестно, что тебе на месте окажется особенно нужным. Притом она составлена наспех, было всего полтора часа времени, а в магазинах уйма народу. Так что прости и не сердись. Я много репетирую, играю, на праздниках буду много читать по радио, хочу взять опять уроки — одним словом, работать буду много. Я все еще никак не перееду, а надо бы: в доме Лужских [3] Лужский Василий Васильевич (1869-1931) — один из основателей Московского Художественного театра, артист, режиссер, педагог. Прослужил в Художественном театре всю жизнь. Ангелина Иосифовна всегда высоко ценила его творчество. «Лучше него никто Серебрякова в „Дяде Ване“ не играл. В этой роли он был красив, капризен и обладал той мужской загадкой, которая сразу объясняла, почему его так любили Елена Андреевна и мать Сони», — вспоминает Ангелина Иосифовна. холодно, неуютно. Пиши мне, позволь заботиться о тебе, посылать нужные вещи. У меня столько любви к тебе, что, если ты дашь возможность отсылать частицу ее к тебе, мне будет гораздо легче. Будь здоров. Целую, родной.

Лина.

16 ноября

Хороший, дорогой, любимый, вчера пришла твоя телеграмма из Енисейска, и, правда, неизвестно еще, что такое Енисейск, но я счастлива, что твой путь окончен и наконец у тебя начнется какая-то жизнь. Мама твоя очень остро переживает (я это знаю) все твои лишения и трудности, ее надо беречь, и я очень прошу тебя держать меня в полном курсе твоего здоровья и нужд. Я гораздо сильнее и тверже, да и возможностей помочь тебе, сделать что-либо для тебя у меня гораздо больше, к тому же у меня много концертов, халтур, чтения по радио и денег у меня сейчас очень, очень порядочно. Сегодня у меня свободный вечер, и я хочу пойти в Большой театр на «Баядерку». Совсем не могу сидеть дома, все мечусь, мечусь, не находя себе места. Я пишу тебе каждое утро перед уходом в театр. Надеюсь, что почта будет милостива ко мне, и хоть часть открыток дойдет. Если можно, люби меня, целую тебя, счастье мое.

Лина.

С родителями Николая Робертовича до его ссылки я не была знакома. Общая беда сблизила нас. Особенно после того, как я добилась свидания с Эрдманом на Лубянке. Первое время мы обменивались новостями, получаемыми из Енисейска, через Бориса, затем мать Николая Робертовича, Валентина Борисовна, находила возможность встречаться со мной у общих знакомых, иногда она звонила в те дома, где я бывала в гостях. Помню, как я волновалась, узнав от Бориса Робертовича, что родители собираются в театр смотреть меня в «Вишневом саде». Я чувствовала, что они за многое мне признательны.

Москва,

проезд Художественного театра.