Дитер Болен: За кулисами

«Ты что, с ума сошел, жирная квашня?» — в ужасе вопрошал Гартмут, — «Я невероятно популярен! Если не сказать, сверхпопулярен! Боюсь, мне придется даже сформулировать это так: я невероятно сверхпопулярен! Моя звукозаписывающая компания выделила мне на следующее десятилетие много миллионов» — хвастал он. «Они любят песни Пур. Если бы я только захотел, то мог бы вообще не работать!»

Нужно сказать, я никогда еще не встречал человека, чей имидж находился бы в таком противоречии с его истинным «Я»: внешне, на сцене, скромный парень, живущий со своей семьей в родовом гнездышке под названием Битиггейм. Внутренне — граф Хвастунский.

«Может, нам послушать музыку?» — предложил я в конце концов, потому что такая беседа ни к чему хорошему не привела бы, — «Настроение на нуле. Я уже засыпаю».

«У меня есть только пластинки Пур» — сказал Гартмут, чем оповестил о начале самого тяжкого испытания за весь вечер.

А я на это: «Как так? У тебя есть только пластинки Пур? Должно же быть у тебя что–нибудь другое. Ничего хорошего не выйдет из того, что у тебя есть только пластинки с твоими собственными песнями».

«Нет–нет», — возразил Гартмут, — «исключительно Пур!»

Остаток вечера мы нон–стоп слушали Пур, а именно только вышедший тогда альбом «Посреди»:

«Аааааарлы должны летать…» пищали динамики. В сопровождении таких неповторимых песен, как «друг улиток», «Киты–горбачи» и «вступление гладиаторов». Я почувствовал себя скверно, как от алкоголя, так и от музыки. Но я думал, что лучше уж упиться, чем трезвым слушать эту акустическую кашу:

А Гартмут, будто молодой Ральф Зигель, со слезами умиления слушал свои собственные песни. Да–да, он восхищался своим дилетантским альбомом! Я не мог этого больше слышать.

«А эта пластинка тоже хорошо получилась!» — в берлинском «Сода–клуб» Гартмут, свободный от всякой самокритики, надиктовывал под руку журналистам. Один музыкальный обозреватель по имени Руди Рашке имел на этот счет другое мнение, и написал разгромную критическую статью в Баденской Газете: «Если отбросить эмоции, то можно сказать, что альбом «Посреди» чуть–чуть не дотягивает по содержательности до поздних работ Роберто Бланко».

И что парням из Пур — пятерым тучным отцам семейств, придется побороться, чтобы угомонить этого террориста, обвинившего их в плагиате.

А Гартмут? Вместо того, чтобы проявить выдержку, он шесть раз хватался за трубку, шесть раз звонил бедному Руди Рашке и угрожающе орал: «Мы еще встретимся!»

«Скажи–ка», — я предпринял еще одну попытку (Наддель уже закатывала глаза и посапывала) — «нельзя ли совсем выключить этот твой CD-проигрыватель?»

Но Гартмута в тот момент занимали совсем иные проблемы. Благодаря музыке Пур у него наступило остро выраженное благодушие. Песня «Орлы должны летать» так опьянила его, что он впал в крайнее возбуждение. Да он и сам допер, что с Наддель сегодня уже ничего не выйдет. Так что он подал знак одному из своих придурков. Хватило одного телефонного звонка, и менее, чем через 20 минут мелкими шажками засеменила по дорожке к дому Роберта Бианка для бедных.

Гартмут немного попрыгал вокруг дамы, потом ему вдруг стало жарко, и мы вчетвером пошли на террасу. Он рухнул на тахту и потянул за собой свою спутницу. А потом оба принялись играть в доктора Стефана Франка, врача, которому доверяются женщины: ну, где тут у нас наши дыньки?

Через 10 минут Гартмут стянул футболку через голову. Вжжжик, следом он вылез из шорт. А потом — оп–па! — с громким «Йуппииии!», совершенно голый, прыгнул в бассейн. В тот миг мне это показалось клевой идеей! Обнажившись, я прыгнул следом.

Я обожаю ходить раздетым. Четыре года назад я ходил купаться только на нудистские пляжи. Знавшие меня люди косились как–то странно, но мне это было безразлично. Все шло хорошо до тех пор, пока дети не сказали мне: «Слушай, папа! Представь, что будет, если они потихоньку сделают фото и пошлют его в «Бильд»! Серьезно! Ты не можешь так дальше делать!»

«Мне все равно!» — сказал я. «Для меня это ерунда. И вообще, они не имеют права снимать! И даже если они это сделают, им придется наклеить туда черную полоску». Но я все–таки согласился, скрепя сердце. Все для семьи. Да будут штаны все время видны.

Наддель и Роберта Бианка пялились на нас, сидя на топчане. Вода в бассейне, против всяких ожиданий, оказалась чертовски холодной. Мне сразу же захотелось выскочить. Но, чтобы не выглядеть дураком перед девочками, я из приличия проплыл три четверти круга. А потом, трясясь и дрожа, вылез из воды. Гартмуту, конечно, потребовалось доказать, что он продержится дольше, так что он прогреб еще целый круг. Но через минуту и он оказался на суше.