Наталья Горбачева: «Вся моя жизнь как на ладони». История бывшего заключённого

Мать попросила меня прийти к ней на работу в детский садик, чтобы помочь, так как хозработник был в то время в отпуске. Я пришёл во время тихого часа, сбил сосульки с крыши, начал убирать снег с веранды. Мать, выглянув в окно, позвала меня обедать. В этот момент подъехал «козлик» с начальником милиции и операми, они двинулись в мою сторону. Не было смысла сопротивляться, я помахал матери, мол, сейчас подойду, спрыгнул с веранды, подошёл к ним, они вежливо пригласили меня в машину и тут же, в машине, начали допрашивать: где маски, где брали оружие. Привезли меня в КПЗ, где уже сидели все мои подельники, кроме одного, который и сдал всех. Оно и к лучшему, что меня тогда забрали: неизвестно, чем бы закончились другие дела, планы которых ещё долго крутились в моей голове. На следующий день я осознал, что застрял в тюрьме надолго, и вспомнил свои молитвы в десятилетнем возрасте – они же были именно об этом! Я даже обрадовался, что попал в тюрьму, стал молиться Богу, чтобы дал силы перенести все трудности, надеялся на прощение моих многочисленных грехов.

Через несколько дней после допросов меня повезли в тюрьму в Тихвин. Ещё оставалось смутное ощущение, что скоро меня отпустят, но его быстро развеяли земляки, которые в ожидании суда сидели уже год; у многих за спиной было по нескольку «ходок» на зону. Они дали мне первый совет, который очень пригодился в тюрьме: всегда быть самим собой, забыть про свободу совсем, и чем быстрее, тем лучше – легче будет выжить здесь, в этом мире. Тюрьма – действительно другой мир, какой-то концентрированный, где за неделю может случиться столько событий, сколько на свободе происходит за годы. Через несколько дней меня вызвали «с вещами на выход» и повезли по этапу. Сначала в автозаке, куда нас набили как селёдку в банку, потом в вагоне-«столыпине» – в Питер, в «Кресты». В тюрьме первым делом «собачник» (предварительные камеры), душевые, «шмон» (обыск). Наконец нас развели по камерам.

Сотни, тысячи людей каждый день проходят по этим коридорам с разными, непохожими судьбами, с разным отношением к своему заключению. Я, общаясь со многими, учился жить не унывая, старался даже относиться ко многому происходящему со мной с долей юмора. Даже в тяжелейших ситуациях повторял себе: чем тяжелее, тем интереснее. А ситуации такие случались часто. Расскажут тебе, например, пару тюремных историй про «пресс-хаты» или «маски-шоу», когда всё тело как под электрошоком и ощущение, что тебя ведут на убой и ничего ты не изменишь, – а потом вдруг тебя самого вызывают с вещами на выход, и не знаешь, куда повели, зачем… Молился я только о том, чтобы хватило сил перенести все трудности достойно. Милостив Бог, всегда нужно помнить о том, что Господь не даёт испытаний свыше твоих сил.

Через некоторое время меня вызвали на этап и отправили обратно в тихвинскую тюрьму. Оказался я в небольшой камере на девять человек. На следующий день пришла на свидание мама. Это, наверное, был самый тяжёлый момент из всех, что я уже успел пережить в тюрьме. Когда я её увидел через решётку за стеклом, то еле сдержал слёзы, комок в горле застрял, долго не мог начать говорить. Мама плакала, но рассказывала про брата, про себя… Дай Бог ей здоровья, счастья и долгих лет жизни.

Через несколько дней стали вызывать на допросы, где пытались повесить на меня нераскрытые дела. Господь уберег меня от серьёзных телесных повреждений и болезней, единственное, что не давало покоя, это язва желудка. А самое противное – неизвестность: что будет завтра, когда суд, не отправят ли опять на этап. Но через какое-то время перестаёшь на этом зацикливаться и начинаешь думать о молитве, вникать в неё. Особенно в Иисусову молитву, которая со временем становится внутри тебя вроде ключа родниковой воды – её хочется пить бесконечно. В середине 1997 года мне в руки попала книга с житием святого Александра Свирского [1], там были и молитвы преподобному. Я написал об этом бабушке, и она мне ответила, что именно преподобному Александру все родственники сейчас молятся о моём возвращении. Я стал просить Господа, чтобы, когда освобожусь, обязательно съездить в этот монастырь и, может, остаться там.

В начале осени после одного случая Господь укрепил мою веру и привёл к вере ещё одного человека в моей камере. Я молился, чтобы хоть немного избавиться от неопределенности моего положения. Мне почему-то хотелось, чтобы среди нас явился человек верующий, настоящий верующий, сказал бы, что мне предстоит, а после этого сам бы вдруг раз – и освободился. Я поговорил об этом с одним сокамерником, но ему было всё равно, потому что он был совсем неверующий. Тогда я спросил: а если действительно так случится, ты поверишь в Бога? Он ответил: не знаю, возможно. Я стал молиться об этом. Подступали сомнения, как это может быть. Спасался только Иисусовой молитвой, которая ограждала как щит, не давала забыть, что для Бога нет ничего невозможного. Прошло несколько недель. И вдруг зашёл в камеру человек, сделал всем поклон, представился Анатолием, заговорил. Я сразу почувствовал что-то родное, на душе потеплело. У него с собой были иконки, Евангелие, молитвослов. Кто-то его спросил о вере, другой поддержал, Анатолий стал отвечать, и вот уже вся камера говорила на тему православия.