Мария Башкирцева - Дневник Марии Башкирцевой

— О! ваше прошлое, милостивый государь, меня не интересует.

— О! скажите мне, сколько раз вы любили?

— Раз.

— Кого?

— Человека, которого я не знаю, которого я видела десять или двенадцать раз на улице, который не знает о моем существовании. Мне тогда было двенадцать лет и я никогда с ним не говорила.

— Это сказка!

— Это правда!

— Но ведь это роман, фантазия; это невозможно, это тень какая-то!

— Да, но я чувствую, что я не стыжусь этой любви и что он стал для меня чем-то вроде божества. Я ни с кем его не сравниваю и не нахожу для этого никого достойного.

— Где же он?

— Да я не знаю. Очень далеко; он женат.

— Вот безумие!

И мой чудак Пиетро имел весьма недоверчивый и пренебрежительный вид.

— Да это правда. И вот — я и люблю вас, но это уж не то.

— Я вам даю все мое сердце, а вы мне даете только половину своего. — говорил он.

— Не просите слишком многого и постарайтесь удовлетвориться.

— Но это ведь не все? Есть еще что-нибудь?

— Это все.

— Простите меня, но позвольте мне на этот раз вам не поверить. (Как вам понравится такая испорченность!)

— Нужно верить правде.

— Не могу.

— Ну, тем хуже! — воскликнула я, рассердившись.

— Это превосходит мое понимание, — сказал он.

— Это потому, что вы очень испорчены.

— Может быть.

— Вы не верите тому, что я еще никогда не позволяла поцеловать себе руку?

— Простите, но я не верю.

— Сядьте подле меня, — говорю я, — поговорим и скажите мне все.

И он рассказывает мне все, что ему говорили и что он говорил.

— Вы не рассердитесь? — говорит он.

— Я рассержусь только в том случае, если вы что-нибудь скроете от меня.

— Ну, так вот что! Вы понимаете — наша семья здесь очень известна…

— Да.

— А вы иностранцы в Риме.

— Что же из этого?

— Ну, так моя мать написала в Париж разным лицам.

— Это вполне естественно; что же обо мне говорят.

— Пока ничего. Но, что бы там ни говорили, я буду вечно любить вас.

— Я не нуждаюсь в снисхождении…

— Теперь, — говорит он, — затруднение в религии.

— Да, в религии.

— О! — протянул он с спокойнейшим видом. — Сделайтесь католичкой.

Я остановила его очень резко.

— Хотите, чтобы я переменил религию? — воскликнул А…

— Нет, если бы вы это сделали, я бы стала вас презирать.

В действительности я сердилась бы только из-за кардинала.

— Как я вас люблю! Как вы прекрасны! Как мы будем счастливы!

Вместо всякого ответа, я взяла его голову в свои руки и стала целовать в лоб, в глаза, в волосы. Я сделала это больше для него, чем для себя.

— Мари! Мари! — закричала тетя наверху.

— Что такое? — спросила я спокойным голосом, просунув голову в дверь, чтобы казалось, что голос раздается из моей комнаты.

— Два часа, пора спать…

— Я сплю.

— Ты раздета?

— Да, не мешайте мне писать.

— Ложись.

— Да, да.

Я спустилась и нашла пустое место: несчастный спрятался под лестницу.

— Теперь, — сказал он, возвращаясь на свое место, — поговорим о будущем.

— Поговорим.

— Где мы будем жить? Любите вы Рим?

— Да.

— Ну, так будем жить в Риме; только отдельно от моей семьи, совсем одни!

— Еще бы, да мама никогда бы и не позволила мне жить в семье моего мужа.

— Она была бы совершенно права. И к тому же у моей семьи такие странные принципы! Это была бы пытка. Мы купим маленький домик в новом квартале.

— Я предпочла бы большой.

И я подавила многозначительную гримасу.

— Ну, хорошо, большой.

И мы принялись, — он по крайней мере — строить планы на будущее.

Сейчас видно было, что этот человек торопиться изменить свое положение.

— Мы будем выезжать в свет, — сказала я, — мы будем жить широко, не правда ли?

— О, да! говорите, рассказывайте мне все.

— Да, когда собираешься провести вместе жизнь, нужно обставить себя как можно лучше.

— Я понимаю. Вы знаете все о моей семье. Но дело еще за кардиналом.

— Надо будет как-нибудь поладить с ним.

— Еще бы, я это непременно сделаю. И вы знаете: большая доля его богатства достанется тому, кто первый будет иметь сына; и надо непременно сейчас же иметь сына. Только ведь я не богат.

— Что же такое! — сказала я, несколько неприятно задетая, но владея собой настолько, чтобы не сделать презрительного жеста: быть может это была с его стороны ловушка.

Потом, как бы утомленный этой серьезной беседой, он опустил голову.

Occhi neri, сказала я, закрывая их рукой, потому что эти глаза пугали меня.