Мария Башкирцева - Дневник Марии Башкирцевой

Четверг, 22 марта. Вчера я позвала двух техников, которые сделали мне каркас для моей статуи. И сегодня я уже нарисовала ее, придав ей желаемое движение… Я сильно увлечена… по части живописи — «Святых жен», которых я постараюсь окончить этим же летом; в скульптуре — моя Ариадна просто не даст мне покою. А пока я делаю эту женскую фигуру, которая соответствует по позе моей другой Марии, — той, которая стоит, но только в статуе и без одеяния; и потом эта молодая девушка, из нее могла бы выйти прелестнейшая Навзикая. Она уронила голову на руки и плачет. И в ее позе столько непосредственности, такое отчаяние, такая тоска, и что-то такое молодое, искреннее, что я сама охвачена волнением.

Навзикая, дочь царя феаков, — один из прелестнейших образов древности. Образ обрисованный на втором плане, но глубоко трогательный и привлекательный.

Она влюбилась в Одиссея, слушая рассказ о его приключениях в то время, как стояла опершись на колонну розового мрамора во дворце своего отца. Они не обменялись ни одним словом после этого; он уезжает искать свою страну, возвращается к своим делам. А Навзикая остается на берегу, смотря за удаляющимся белым парусом, и когда все опустело на голубом горизонте, она роняет на руки свою голову и, закрыв лицо пальцами, не думая о своей красоте, приподняв плечи и придавив руками грудь, отдается слезам.

Воскресенье, 25 марта. Со вчерашнего дня я в ужаснейшей тревоге; вы сейчас поймете почему.

Приходит В. и спрашивает получила ли я какие-нибудь известия из Салона.

— Нет, ничего решительно. — Как? вы ничего не знаете? — Ровно ничего. — Вы приняты. — Я право ничего не знаю. — Да, кончено; и теперь уже дошли по фамилиям до буквы С. — Вот и все! Я едва нишу, руки так и дрожат, я чувствую себя совсем разбитой.

Я не сомневалась, что я «принята!»

Я рассылаю депеши во все концы, а через пять минут получаю записку от Жулиана, которую привожу дословно:

«О, святая наивность!.. Вы приняты по крайней мере с №8, потому что я знаю одного из членов, который требовал для вас №2. Теперь победа!.. Мои душевные поздравления!»

Среда, 27 марта. Я только что пересматривала Одиссею. Гомер не дает сцены, которую я себе представила. Правда, что она должна служить неизбежным, вполне логическим выводом из всего предшествующего. Речи Улисса, полные похвал и удивления при его встрече с Навзикаей на берегу, должны были неизбежно вскружить ей голову; впрочем, она ведь и сама говорит об этом своим подругам.

Она принимает его за какого-нибудь бога, он выражает по отношению к ней те же чувства… Словом, это уж непременно так.

Перечту еще раз слова Улисса. Когда он появляется нагой и испачканный перед молодыми девушками, все они разбегаются. Навзикая остается одна.

«Сама Афина возбуждает в нем эту решимость». Этот старый интриган, так много переживший на своем веку, но все еще прекрасный, нуждается в одежде и покровительстве; и обращаясь к Навзикае, он сравнивает ее с Дианой. Следовательно, она должна быть высока, прекрасна и стройна. «Глаза его, говорит он, еще никогда не видели такой смертной». И затем он сравнивает ее с стволом пальмы, которая поразила его до остолбенения, когда он увидел ее в Делосе около алтаря Аполлона, в путешествии, которое он сделал в сопровождении многочисленного народа и которое было для него источником величайших несчастий.

Таким образом он в этих немногих словах одновременно расточает ей такую тонкую лесть и обрисовывает себя в самом поэтическом свете, как человек выдающегося и возбуждающего живейший интерес своими несчастиями; он представляется как бы преследуемым богами. Невозможно, чтобы эта девушка, удостоившаяся по своему уму и красоте сравнения с бессмертными, не была бы при этом сразу охвачена необыкновенным чувством, — особенно в виду ее настроения, возбужденного сном предшествующей ночи.

Пятница, 30 марта. Я работала сегодня до шести часов, в шесть часов было еще светло; я отворила двери на балкон и села слушать звон, разносившийся из церквей, дыша весенним воздухом и играя на арфе.

Я так спокойна. Я славно поработала, потом вымылась оделась в белое, поиграла на арфе, и теперь взялась за перо; чувствуя себя спокойной, удовлетворенной, я вполне наслаждалась этой созданной мной обстановкой, где все у меня под руками… И так хорошо жить, этой жизнью… в ожидании будущей славы. Но если бы она и пришла, слава, — я отдавалась бы ей вполне каких-нибудь два месяца в году, а остальные десять месяцев проводила бы, запершись от всех и отдаваясь работе…