Мария Башкирцева - Дневник Марии Башкирцевой

Это как Жорж-Занд… вот еще писатель, которому я не симпатизирую. У Жорж-Занда нет даже этой силы, и той грубости, как у Готье, которые внушают уважение, если не расположение к нему. Жорж-Занд… словом, хорошо. Я предпочитаю из современных писателей Додэ; он пишет романы, но пересыпанные верными замечаниями, вещи правдивые и прочувствованные. Это сама жизнь.

Что касается Зола, то мы с ним в холодных отношениях; он в Фигаро начал нападать на Ранка и других республиканцев в очень дурном тоне, и не соответствующем ни его большому таланту, ни его литературному положению.

Но что же видят в Жорж-Занд? Красиво написанный роман? Ну, а потом? Для меня ее романы скучны. Между тем, как Бальзак, оба Дюма, Зола, Додэ, Мюссе не надоедают мне никогда. Виктор Гюго в своей самой безумно-романической прозе никогда не кажется утомительным. Чувствуется гений, но Жорж-Занд! Как возможно читать триста страниц, наполненных жестами и поступками Валентины и Венедикта, которых сопровождают дядя садовник и еще Бог весть кто?

Графиня, влюбленная в своего лакея и — рассуждения по этому поводу! Вот талант Жорж-Занда. Конечно, это очень красивые романы, с красивыми, описаниями деревни… Но мне бы хотелось чего-нибудь больше… Я не умею выражаться… Вот чего бы никогда не следовало думать; а я всегда думаю, что обращаюсь к существам выше меня, перед которыми я боюсь сказать что-нибудь претенциозное, между тем как вообще везде одни только посредственности, которые ниже тебя и которые никогда не сумеют оценить скромности или признания в какой-нибудь слабости.

Теперь читаю Валентину и это чтение меня раздражает, потому что эта книга заинтересовала меня настолько, что я хочу дочитать ее и в то же время я чувствую, что у меня от нее ничего не останется, может быть только неопределенное неприятное впечатление; мне кажется, что такое чтение ниже меня, я возмущаюсь и в то же время продолжаю, ибо, чтобы я бросила ее, надо было бы быть такой же несносной, как « Последняя любовь » того же автора. Однако «Валентина» лучше из того, что я читала из произведений Жорж-Занда. Маркиза де Вильмор тоже хорошо: помнится, там нет конюха, влюбленного в графиню.

Воскресенье, 10 октября. Утро провела в Лувре и совсем подавлена впечатлением; до сих пор я не понимала так, как сегодня утром. Я смотрела и не видела. Это точно откровение. Прежде я смотрела, вежливо восхищалась, как огромное большинство людей. А если видишь и чувствуешь искусство так, как я, то значит обладаешь не совсем обыденной душой. Чувствовать, что это прекрасно, и понимать, почему это прекрасно, вот это большое счастье.

Суббота, 16 октября. Среди разных других хороших вещей, Тони сказал: «В общем я очень доволен, дело идет хорошо». Следует урок. Я очень довольна; каждую субботу я боюсь! А потом радуюсь!..

Это единственная вещь, к которой я отношусь серьезно.

Вторник, 19 октября. Увы! все это кончится через несколько лет медленной и томительной смертью.

Я отчасти предчувствовала, что это так кончится. Нельзя жить с такой головой, как у меня, я похожа на слишком умных детей.

Для моего счастья надо было слишком много, а обстоятельства сложились так, что я лишена всего, кроме физического благосостояния.

Когда года два-три, даже шесть месяцев тому назад я пошла к новому доктору, чтобы вернуть свой голос, он спрашивал меня, не замечала ли я тех или тех симптомов и так как я отвечала «нет», он сказал приблизительно следующее:

— Ничего нет ни в бронхах, ни в легких, это просто воспаление гортани.

Теперь я начинаю чувствовать все то, что доктор предвидел. Значит, бронхи и легкие поражены. О, это еще ничего, или почти что ничего. Фовель прописал йод и мушку; конечно я стала испускать крики ужаса, я предпочитаю сломать руку, чем допустить горчичник. Три года тому назад в Германии один доктор на водах нашел у меня что-то в правом легком. Я очень смеялась. Потом еще в Ницце, пять лет тому назад, я чувствовала как будто боль в этом месте; я была убеждена, что это растет горб, потому что у меня были две горбатые тетки, сестры отца; и вот еще несколько месяцев тому назад, на вопрос, не чувствую ли я там какой-нибудь боли, я отвечала «нет». Теперь-же, если я кашляю или только глубоко вздыхаю, я чувствую это место направо в спине. Все это заставляет меня думать, что может быть действительно там есть что-нибудь… Я чувствую какое-то самоудовлетворение в том, что не показываю и вида, что я больна, но все это мне совсем не нравится. Это гадкая смерть, очень медленная, четыре, пять, даже быть может десять лет. И при этом делаются такими худыми, уродливыми.