Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Но какой-то бес толкает Марию и она открывает дверь к тете, чтобы сообщить, что она не писала, а сидела внизу с Пьетро. Тетя близка к обмороку, она так и знала, только что во сне к ней явилась старшая Башкирцева и сказала: не оставляй Мари одну с Антонелли.

Теперь обе боятся, как бы не пустили печатной клеветы. Мария про себя сетует, что если бы не несколько слов барона Висконти в разговоре с ее матерью, она бы никогда не зашла так далеко. При этом она так и не решила для себя, любит она Антонелли или нет?

«У меня сложился такой взгляд на величие и богатство, что Пьетро кажется мне ничтожным человеком.

А если бы я подождала? Но чего ждать? Какого-нибудь миллионера-князя, какого-нибудь Г.? А если я ничего не дождусь?

Я стараюсь уверить себя, что А. очень шикарен, но когда я вижу его вблизи, он кажется мне еще менее значительным, чем он, быть может, есть на самом деле.» (Запись от 23 мая 1876 года.)

Это написано уже в Ницце, где она ждет известий от Пьетро, обещавшего приехать, но известий пока нет. Она много читает: латинских классиков в подлиннике с параллельным переводом на французский язык. На столе у нее постоянно Гораций и Тибулл; элегии последнего в основном о любви, что, по ее признанию, ей сейчас подходит. Но она читает и философов: Ларошфуко и Лабрюйера. Появляется у нее на столе и сочинение о Конфуции.

Кроме того, она снова занялась живописью, пишет портрет своей гувернантки мадемуазель Колиньон на фоне голубого занавеса.

Она очень довольна собой и своей моделью, потому что мадемуазель Колиньон хорошо позирует. Время сеанса они проводят в разговорах и спорах. Восторженная мадемуазель Колиньон считает, что Мария чересчур цинична для своего возраста и это результат чтения философов.

Философские книги действительно потрясают Марию Башкирцеву:

«Когда мною овладевает лихорадка чтения, я прихожу в какое-то бешенство, и мне кажется, что никогда не прочту я всего, что нужно; я бы хотела все знать, голова моя готова лопнуть, я снова словно окутываюсь плащом пепла и хаоса». (Запись от 8 июня 1876 года.)

У нее опять начинает идти горлом кровь.

Валицкий внушает ей:

— Если вы будете ложиться каждый день в три часа утра, у вас будут все болезни.

Но любой разговор, как и этот с Валицким, соскальзывает у нее на Пьетро Антонелли. Ясно, что его молчание, единственная вещь, которая по-настоящему ее сейчас волнует.

Хотя все ее приключение в Риме и напоминает ей сцены из романа, который она когда-то где-то читала, она не знает, каков будет финал. Она предвидит скандал как результат этого приключения.

А так хотелось выезжать в свет, блистать в нем, быть богатой, жить во дворце, где стены увешаны картинами, носить бриллианты, так хотелось быть центром какого-нибудь блестящего кружка, политического, литературного, благотворительного, фривольного. Мечты, мечты! На самом деле все это могло случиться, если бы на месте Пьетро Антонелли был герцог Гамильтон. Она снова думает о нем:

«Никогда я не увижу ничего подобного герцогу Г.; он высок, силен, с приятными рыжеватыми волосами, такими же усами, небольшими, проницательными, серыми глазами, с губами, точно скопированными с губ Аполлона Бельведерского.

И во всей его личности было столько величия, даже высокомерия, и так ему все были безразличны!..

Итак, я не люблю никого, кроме герцога! (Запись от 26 мая 1876 года.)

Она отсылает Пьетро подаренную им розу, но и на розу ответа нет.

Долгожданное письмо приходит только 24 июня, больше чем через месяц после того, как они расстались. И то, как выясняется, оно адресовано Люсьену Валицкому, как ответ на его послание. Доктор по собственной инициативе предпринял этот шаг, видя, как переживает Мария. Он послал Пьетро телеграмму из Монако, якобы ему нужен был его срочный совет, касающийся игры. Ответ пришел, но, как записывает Муся: «это не ответ на телеграмму его друга из Монако. Это ответ мне, это признание. И это мне! Мне, которая вознеслась на воображаемую высоту!.. Это мне он говорит все это!»

«Я употребил все это время, — писал он, — на то, чтобы упросить моих родителей отпустить меня сюда, но они положительно не хотят слышать об этом». Так что ему невозможно приехать и ничего не остается, кроме надежды в будущем…» (Запись от 24 июня 1876 года.)

Вслед за прочтением письма следует истерика Марии, она убегает в сад, кричит, чтобы все сдохли. Башкирцева хочет отдать ей все свое состояние, чтобы она жила, как хочет, тетя Надин собирается выделить три четверти своего, лишь бы дитя не плакало.