Папа сказал гостям маленькую речь на дурном французском языке, напомнил, что нужно ежедневно, не откладывая до последнего дня своей жизни, приобретать себе отечество, которое не Лондон, не Петербург, не Париж, а Царствие Небесное, дал свое благословение людям, четкам, образкам.
Кардиналы смотрели на Мусю так, как бывало при выходе из театра в Ницце, записано у нее в дневнике. Из этого сравнения вычеркнуто имя Жирофли, это он, Эмиль д’Одиффре, смотрел на нее так при выходе из Оперы в Ницце. Надо думать, кардиналам ничто человеческое не было чуждо. Как, впрочем, и самому папе с висячей собачьей губой. Из дневника вычеркнуто, что увидев Мусю, святой отец, указывая на нее тощим пальцем, первым делом спросил: «Кто эта американка?»
Муся совсем было зачахла от тоски, скучая по тете, которая осталась в Ницце, и даже по Люсьену Валицкому, тоже не поехавшему с ними, но тут судьба послала ей следующее приключение. Как-то, выходя из коляски у крыльца отеля, она заметила двух молодых римлян, смотревших на нее. Потом она заметила их на площади перед отелем — они явно следили за их окнами. Посланная для выяснения служанка Леони донесла, что это совершенно приличные молодые люди, а скоро, к безумной радости Муси, выяснилось, что один из них, который наиболее ей заинтересован, племянник самого кардинала Антонелли (В ее дневнике он обозначен буквой «А.»)
Муся торжествовала. Племянник кардинала! «Черт возьми, он и не мог быть никем другим. Теперь я узнаю себя».
Пьетро Антонелли был красив, напоминал неверного Одиффре. Матовый цвет лица, черные глаза, потом она уточняет, что карие, правильный римский нос, красивые уши, маленький рот, недурные зубы и усы двадцатитрехлетнего молодого человека — таков портрет следующего претендента на ее руку.
Как им сказали, он очень весел, остроумен и хорош собой, но несколько «passerello», что по-итальянски значит «разгильдяй». Но это только придавало в глазах Марии ему веса и пикантности. Ее же мать решила, что он похож на брата Марии, Поля.
Тут же заброшена учеба: она только начала занятия с поляком Каторбинским, брала у него уроки рисунка и живописи, посетила французских художников на вилле Медичи, серьезно хотела заняться пением с итальянцем Фачьотти, который нашел у нее голос, охватывающий три октавы без двух нот, теперь же все брошено все псу под хвост, она едет в маскарад, костюмированный бал в Капитолии, куда неприлично ездить семнадцатилетней девушке, даже, если ее и сопровождает взрослая особа. Это прибывшая в Рим мать Дины, бывшая жена дяди Жоржа, Доминика. Начинаются ее римские каникулы.
На Мусе черное шелковое платье с длинным шлейфом, узкий корсаж, черный газовый тюник, убранный серебряными кружевами, задрапированный спереди и подобранный сзади в виде грандиознейшего в мире капюшона, черная бархатная маска с черным кружевом, светлые перчатки, роза и ландыши на корсаже.
От смущения, что ее тут же окружили мужчины, она начинает громко говорить по-итальянски. Трое русских, голоса которых она услышала за своей спиной, решают, что она итальянка, тогда как по началу приняли ее отчего-то за русскую, и уходят разочарованные.
Мужчины принимают ее за даму в белом, то есть угадывают, кто она на самом деле. Белое платье на всю жизнь остается визитной карточкой Марии Башкирцевой. В белых платьях она постоянно ходит и в Риме. На улице ее белое платье теперь оттеняет маленький негритенок по прозвищу Шоколад, которого они наняли в услужение. Но сейчас, на маскараде, она сама в черном и скрывается под черной маской, негритенок оставлен дома. Белое-черное — это знак, она подсознательно хочет, чтобы ее узнали. Ей нужна публичность, она совсем не хочет оставаться в тени. Она ищет среди гостей Пьетро Антонелли и, найдя его, открыто признается, что его искала. В маскараде можно вести себя вольно, естественно, отбросив светские условности, можно взять предмет своей страсти за руку и увести в сторону, называя его фатом, притворщиком, беспутным, кокетничая и притворствуя, в маскараде все можно, ибо ты скрыта под маской и это не ты, даже, если все догадываются о твоем имени.
Пьетро понимает, кто перед ним. С места в карьер он признается, что любит до безумия даму в белом, и Мария в дневнике подробно расписывает их диалог, что сразу создает впечатление пробы пера начинающего литератора. Впоследствии диалоги становится слишком подробными, порой они топчутся на месте, как у неопытного драматурга, и, читая, никак не можешь отделаться от впечатления, что она не записывает непосредственно происходящее, а пишет в дневнике наброски будущего романа из своей жизни. Роман о семье Одиффре ей не удался, так, вероятно, в данной ситуации, она хочет использовать свой творческий шанс.
Читать дальше