Василь Быков - Долгая дорога домой

Может, и впрямь: для того чтобы выжить, стоит сбиться в гурт, в стаю, как это делают многие животные в дикой природе.[438] Шансы выжить увеличиваются еще больше, если у человеческого гурта появляется идея — не важно какая, плохая или хорошая. Иногда идеей становится инстинкт нации или класса, или какой-нибудь политической банды, и тогда мир сталкивается с имперской, пролетарской, нацистской идеями, которые всегда жаждут крови. Большой крови требуют и так называемые популистские идеи, которые редко осуществляются. Как и святая идея свободы.

Но нужна ли художнику любая другая идея, если его душа уже захвачена идеей правды и красоты? Иному места нет, ибо он — индивидуалист. Всё значительное в искусстве и в литературе испокон века создается на основе индивидуализма. Попытки организованного художественного творчества (тем более литературного) всегда терпели фиаско. Творцы — единоличники, они создают штучный товар. Творческий альянс двоих, даже если они оба гении, невероятен. Только порознь. Даже если оба единомышленники, единоверцы, однопартийцы. Коллективный элемент в искусстве имеет несомненно деструктивный характер.

Правда, наше время — особенное, лицемерное и жестокое, а для искусства — разрушительное по самой своей сути, только мы еще не совсем это осознали. Очевидно, теперь в первую очередь надо думать не о расцвете, а о том, как уберечь и сохранить то лучшее в национальной и мировое культуре, что так брутально разрушается нашим временем. Наверное, сделать это сообща легче. Но ведь и разрушать легче сообща — всё сразу… Это обходится властям дешевле. И проще, когда «сообща», подчинить себе людские души. Отсюда — колхозы и ГУЛАГ, чтобы всех без остатка сгрести в одну кучу. И творцов тоже — в «творческие союзы», в «творческую» неволю, где должный порядок поддерживался руками самих же творцов из числа наиболее расторопных коллаборантов. Согласно принципу: сами пишете, сами себя и сажайте.

Кажется, наша литература помаленьку выкарабкивается из того интеллектуального ГУЛАГа, из которого еще предстоит выбраться нации.[439]

Свобода рабочих и крестьян требует, как говорят, много инвестиций, которых у государства нет. Литературе же не очень нужны инвестиции, но ей нужна — свобода. Однако интеллектуальная свобода стоит еще дороже, чем свобода пользования землей. Впрочем, если говорить о Беларуси, то итог одинаковый — крестьяне не имеют земли, писатели не имеют свободы. Хотя бы свободы для языка. Хотя бы права на мягкий знак, чтобы язык, который во рту, не корчился от неестественного, варварского произношения слов, требующих мягкого знака. Воистину, язык, как сказал Генрих Бёлль, — последняя опора свободы.

Торжествует неодолимая сила несвободы, с которой нация свыклась, с которой породнилась, отступать от которой рискованно. Как должны относиться к этому творцы? Томас Венцлова, например, пишет, что величайший патриотизм в том, чтобы сражаться с комплексами своей нации. А ведь это сказано о литовцах, далеко не самой закомплексованной нации, но это — правда и, очевидно, относится ко всем нациям без исключения.

Можно понять наших коллег, российских демократов, которые недавно пережили то же, что и мы, и теперь устремились к манящей, труднодостижимой свободе. В объединении с Беларусью они видят дополнительный шанс добиться свободы, руководствуясь в своем намерении всё той же логикой — сообща легче. Но старая чешская пословица гласит: не запускай мельницу, если у тебя нет сил ее остановить. Есть ли у наших российских коллег силы, чтобы достойно распорядиться хотя бы собственной свободой, пусть относительной? Не является ли и для них и для нас более реальным риск потерять всё? Где гарантия того, что их нынешняя свобода завоевана полностью и навсегда? Очень это сомнительно в стране, где не прекращаются позорные войны, всюду льется кровь, уничтожается свобода слова, а главной государственной идеей становится всё тот же национал-империализм.

Должно быть, свой путь к свободе каждому суждено пройти отдельно. И, наверное, не только для человека, но и[440] для страны индивидуализм — не самый худший путь. Может, не наилучший, но и не наихудший, — в основе коллективной свободы лежит свобода индивидуальная. Что до меня, то мой логос определенно пессимистический, хотя моя душа жаждет оптимизма. Как когда-то писала великая Леся Украинка: «Без надії сподіваюсь…»

Март 2002 г. Франкфурт-на-Майне [441]