Евгений Матонин - Яков Блюмкин - Ошибка резидента

Впрочем, при желании эта записка тоже может служить «подтверждением» версии убийства Есенина чекистами — мол, решили заставить его уехать в санаториум «с товарищем из ГПУ», чтобы изолировать от общественности, Есенин сопротивлялся, и его случайно или намеренно убили. А кто уговаривал его «ехать в санаториум»? Ну, конечно же, Блюмкин.

На смерть поэта Троцкий откликнулся статьей в газете «Правда»:

«Мы потеряли Есенина — такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, — может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки! Он ушел из жизни без крикливой обиды, без ноты протеста, — не хлопнув дверью, а тихо прикрыв ее рукою, из которой сочилась кровь. В этом месте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом…

Есенин слагал острые песни „хулигана“ и придавал свою неповторимую, есенинскую напевность озорным звукам кабацкой Москвы. Он нередко кичился резким жестом, грубым словом. Но подо всем этим трепетала совсем особая нежность неогражденной, незащищенной души…

Наше время — суровое время, может быть, одно из суровейших в истории так называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, — своего отечества, своего времени. Есенин не был революционером. Автор „Пугачёва“ и „Баллады о двадцати шести“ был интимнейшим лириком. Эпоха же наша — не лирическая. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин…

Нет, поэт не был чужд революции, — он был несроден ей. Есенин интимен, нежен, лиричен, — революция публична, эпична, катастрофична. Оттого-то короткая жизнь поэта оборвалась катастрофой…

Его лирическая пружина могла бы развернуться до конца только в условиях гармонического, счастливого, с песней живущего общества, где не борьба царит, а дружба, любовь, нежное участие…

Пусть же в чествовании памяти поэта не будет ничего упадочного и расслабляющего. Пружина, заложенная в нашу эпоху, неизмеримо могущественнее личной пружины, заложенной в каждого из нас. Спираль истории развернется до конца. Не противиться ей должно, а помогать сознательными усилиями мысли и воли. Будем готовить будущее! Будем завоевывать для каждого и каждой право на хлеб и право на песню. Умер поэт. Да здравствует поэзия!

Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя. Да здравствует творческая жизнь, в которую до последней минуты вплетал драгоценные нити поэзии Сергей Есенин».

К Троцкому можно относиться как угодно, но в литературном чутье и слоге «демону революции» не откажешь.

Для сравнения любопытно привести оценку поэзии Есенина Николаем Бухариным. «С легкой руки Сергея Есенина, — писал Бухарин в „Правде“ 12 января 1927 года, — этой „последней моды“ дня, у нас расползлось по всей литературе, включая и пролетарскую, жирное пятно от этих самых „истинно русских“ блинов. Между тем есенинщина — это самое вредное, заслуживающее настоящего бичевания, явление нашего литературного дня».

Есть, конечно, и более «материалистические» объяснения «убийства поэта чекистами». Одно из них состоит в том, что Есенин случайно вмешался в «большую политику». Другими словами — в борьбу за власть в партии между Сталиным и его противниками: Троцким, Каменевым, Зиновьевым.

Сторонники этой версии выводят ее из эпизода, который вроде бы произошел 23 декабря 1925 года, то есть накануне рокового отъезда Есенина в Ленинград.

В этот день Есенин встретил в редакции Госиздата прозаика Александра Тарасова-Родионова. Вместе они пошли в пивную. И там, согласно воспоминаниям последнего, Есенин ему сказал: «Я очень люблю Троцкого… уверяю тебя, очень люблю. А вот Каменева… не люблю. Подумаешь, вождь. А ты знаешь, когда Михаил отрекся от престола, он ему благодарственную телеграмму закатил за это самое из Иркутска… Телеграмма-то эта, где он мелким бесом семенит перед Михаилом, она, друг милый, у меня».

Речь шла о приветственной телеграмме «первому гражданину свободной России», которую Лев Каменев вроде бы отправил в марте 1917 года из Ачинска, где находился в ссылке, великому князю Михаилу — после того, как тот отрекся от престола [51] Напомним вкратце ход событий: 2 марта 1917 года император Николай II под давлением Временного комитета Государственной думы и части высшего офицерства отрекся от престола (как его убеждали: чтобы спасти монархию от разгоравшейся смуты) в пользу брата — великого князя Михаила Александровича; 3 марта 1917-го, после встречи с членами Временного комитета Госдумы и Временного правительства, Михаил Александрович также отрекся от престола, передав решение вопроса о будущем государственном устройстве России Учредительному собранию. В дальнейшем жил в Гатчине как частное лицо; 9 марта 1918 года по постановлению Совнаркома был выслан в Пермь, в ночь на 13 июня похищен чекистами, тайно вывезен за город и убит вместе со своим секретарем Н. Н. Джонсоном (в советской печати было опубликовано сообщение о его побеге). — Прим. ред. .