Ярослав Голованов - Марсианин (опыт биографии)

Снеслись с кем надо, посоветовались, и институт закрыли. С «гарантиями», правда, получилось не совсем удачно. Требование «не выставлять политическую деятельность над академической» большинство студентов справедливо расценило как довольно бесцеремонное посягательство на свободу их совести и требование это решительно отвергло. Среди таких студентов был и Фридрих Цандер. Он считал, что порядочный человек не может давать подобных заверений, вне зависимости от того, собирается ли он заниматься политической деятельностью или не собирается, равно как подобных заверений порядочные люди и требовать не должны. Расписки в своей политической благонадежности он не дал и из института ушел. Услышав объяснения сына, Артур Константинович долго сидел молча, потом грустно вздохнул и сказал:

— А в общем, ты прав, Фридель…

Ах, как же не хотелось ему уходить из института! Но ведь недаром писал Франсуа Рабле еще в XVI веке: «Знание без совести — это крушение души». Не было выхода — надо было уходить. Да, он очень хотел приобрести знания, но ни за знания, ни за какие другие богатства не должно расплачиваться своими человеческими принципами. Переживания его усиливались неожиданностью всего происшедшего. К такому повороту своей судьбы он никак не был подготовлен. Ясно определив еще в детские годы свою цель, он, не жалея сил, стремился к ее осуществлению. И вот теперь, когда был сделан столь важный, все на многие годы вперед определяющий шаг к этой цели, его сбивают с ног. Не так было бы обидно, если бы он сам был в этом виноват. «Я, как Роберт, тоже попал под поезд», — тоскливые мысли не покидали его, он решительно не представлял, что же теперь с ним будет. Потом разозлился: да о чем он? Разве в нем дело? Отодвигался в будущее старт межпланетного корабля — вот что в тысячу раз важнее! В конце концов на Рижском политехникуме свет клином не сошелся. Есть другие институты, и не хуже. Что же ему теперь, копаться в отцовском саду, пока господа из политехникума не соблаговолят впустить его в институт без всяких политических обязательств?! Надо продолжать учебу. Уезжать надо. Найти хороший институт и уезжать.

Несколько его однокашников по политехникуму решили ехать в Цюрих, звали его с собой. Он наводил справки, думал и в конце концов выбрал Данциг [9] Ныне город Гданьск в ПНР. , Королевское высшее техническое училище. Институт молодой, но с солидной профессурой. Все курсы читают на его родном языке. Да и от Риги не так уж далеко.

Отец одобрил планы сына. Никаких признаков того, что политехникум скоро вновь откроют, не было. А учиться Фриделю необходимо. Быть может, более необходимо, чем другим его детям. Жаль, конечно, что и Фридель уедет. Дом пустел. Курт учился живописи в Мюнхене. Он сумел соединить свои способности художника с любовью к животным и обещал стать неплохим анималистом. Елена тоже учится в Германии. С ним и Бертой в доме оставалась лишь старшая дочь Паулина, которая помогала отцу принимать больных, выполняя обязанности медицинской сестры, и младшенькая Маргарета…

— Поезжай, Фридель, я помогу тебе, — сказал доктор Цандер.

Во второй тетради огромного рукописного наследства Ф.А. Цандера есть запись:

«Стали хлопотать о выдаче документов из политехникума. Я получил их в первой половине дня накануне отъезда». После обеда он оформил заграничный паспорт и начал собирать свои нехитрые пожитки. На следующий день, в субботу 12 ноября 1905 года, пароход «Остзее», на палубе которого стоял грустный Фридель, отчалил от рижского пирса. Рейс был неудобный: пароход не заходил в Данциг, а шел прямиком дальше, в Штеттин [10] Ныне город Щецин в ПНР. . Было ветрено, море штормило, качка становилась все сильнее, а потом пошел дождь. Его укачивало, он совсем промок, замерз и чувствовал себя очень несчастным. «Я лег на доски над машинным отделением и так лежал, пока постепенно все не высохло», — записал он потом в дневнике.

В ночь с понедельника на вторник «Остзее» вошел в устье Одры. Штеттин встретил его холодным туманом, липкой слякотью морского вокзала, расплывчатым, серым светом редких портовых фонарей. Фридель дождался рассвета (в Германии встают рано) и поехал в Данциг. Дорога неблизкая, есть время подумать и погрустить. Бегущий за окнами вагона пейзаж был под стать его настроению: мокрые, пустые поля, на черных ветках деревьев лишь кое-где бились на ветру последние желтые упрямые листья. Когда тебе восемнадцать лет и за все эти восемнадцать лет ты никуда не уезжал из родительского дома — разве что летом с отцом на взморье, — когда ты оказываешься вдруг — ведь можно сказать, что все случилось вдруг, — в чужой стране, где у тебя нет ни родных, ни друзей, ни даже просто знакомых, когда толком не знаешь вещей самых простых; как тут принято общаться, как войти, что сказать, когда путаешься в чужих деньгах, не зная им цену, и в чужих улицах, не зная, куда они тебя уведут, когда даже самые близкие дни будущего видятся тебе словно через какое-то стекло, замутненное прикосновениями людей, не должных влиять на твою судьбу и тем не менее на нее влияющих, а за окном глубокая мокрая осень, — тебе не может быть весело…