Алексей Кочетков - Внутренний фронт

Когда с нами нет морячек, я рассказываю о борющейся антифашистской Германии – о Фридрихе, об Отто (конечно, не называя ни имен, ни кличек). Это ни у кого сомнения не вызывает. Внутреннее неприятие войны и режима – на каждом шагу. Анекдоты, критические высказывания – этого не отнять у смешливых ироничных берлинцев.

Но надо действовать, а не болтать. Да что поделаешь в такой ситуации. Впрочем, от предлагаемых небольших акций никто не отказывается. Все считают своим долгом передать, расклеить, размножить что надо.

Но об этом последнем только с глазу на глаз, когда нет девушек-морячек. Они наши гости, и мы пока не желаем впутывать их в наши мужские дела.

Они гости – и только. Сюда, на укрытый от дурного глаза чердак, к ним тянутся ниточки доброжелательства, товарищеской помощи, солидарности. От немцев и французов мастерской, от всех нас, от рядом живущих сочувствующих. Зубной врач, живущий неподалеку, бесплатно лечит им зубы, торговки съестным выделяют им через Пауля Омонски продукты. Главное, чтобы не чувствовали себя заброшенными. А там видно будет.

Здесь позже, в сорок третьем, будут плакать, обнимая и утешая друг друга, две женщины – одна русская, другая – немка. Одна – это Зоя, другая – Гертруда, жена Пауля Омонски.

– Я немка и люблю Германию, – скажет Гертруда, – но пусть камня на камне не останется от Берлина, от этого рабовладельческого царства наци.

Зоя, Клава, Дуся, Полина – это кусочек нашей Родины. Вряд ли когда-нибудь они имели более почтительных и внимательных слушателей. С придирчивостью следователей мы расспрашиваем их о Родине, о довоенном Ленинграде.

Зоя планирует переход через линию фронта. Есть такая возможность. В оккупированной Одессе живет тетка, надо только прикинуться больной. Полина все ласковее посматривает на Мишу Дробязгина – певуна и балагура. Она без него никуда не поедет. На наших глазах завязывается роман, скрепленный потом супружескими узами.

Пауль Омонски и автор (1964 г.). *22

Иван Стадник (1943 г.). *23

Здание бывшей сигаретной фабрики Йосетти. *24

1 – станция Яновицбрюке, 2 – Шпрее, 3 – сигаретная фабрика Йосетти, 4 – склад авторемонтной мастерской «Гебрюдер Биттрих»; 5 – дом, в котором после войны жил Пауль Омонски (4 октября 1943 г.). *25

Дом, в котором после войны жил Пауль Омонски. *26

– Алекс, приезжай ко мне. Есть дело. У Отто есть для тебя поручение.

Вечером у Фридриха Отто крепче обычного жмет руку. И сразу к делу:

– Надо расклеить перед праздником наши лозунги.

– Отлично.

– Через два дня вечером, ровно с восьми. Успеешь распределить?

– Успею.

Тянусь к раскрытой жестяной коробочке. В ней горбится, поблескивая темной типографской краской, стопочка наклеек. Небольшие – в ладонь, удобные. Коричневого цвета.

– Не трогай наклейки пальцами.

Отдергиваю руку. Читаю верхний лозунг: «Гитлер фюрт унс цур катастрофе!» (Гитлер ведет нас к катастрофе!).

Правильно. Москвы им не взять. Об этом уверенно говорят в курилках.

– Будешь распределять по конвертам – надень перчатки.

– Хорошо.

– Скажи всем, что расклеивать только в перчатках. Никаких отпечатков пальцев.

– Скажу.

– Поговори с каждым отдельно. Чтобы добровольно. Чтобы знали, на что идут.

– Поговорю.

Передает коробочку и клок ваты. Ох, уж эта мне немецкая аккуратность. Ладно, беру и вату. Ею надлежит смачивать клей наклейки.

Взволнованный и гордый спешу домой. Первое серьезное дело. Боевое крещение.

Коробочка жжет карман моей теплой короткой зеленой куртки (такие носят многие рабочие немцы). На мне фуражка с козырьком, тоже весьма распространенная, но я чем-то отличаюсь от сидящих и стоящих в трамвае пассажиров. Может быть, побледнело мое лицо? Почему на меня поглядывают? Или мне все это кажется? Или коробочка излучает какие-то флюиды? И я подаюсь ближе к выходу.