Юрий Аракчеев: Ибо не ведают, что творят

По окончании школы я решил поступать не в Литературный институт и не в какой-нибудь филологический. И даже не в биологический, хотя биологию обожал: выращивал по советам бабушки комнатные растения в горшках и консервных банках, разводил рыбок в аквариуме, постоянно держал каких-нибудь птичек в клетках, а еще морских свинок, белых мышей, однажды завел террариум с лягушками и тритонами. И читал обо всех них в разных книгах…

И решил я еще, что, кроме писательства и биологии, займусь тем, что было в такой моде в то время – физикой! Как раз прочитал тогда великолепную книгу американского писателя Митчелла Уилсона «Живи с молнией!» и – заразился любовью к физике. Меня очаровывал, гипнотизировал мир «микрочастиц» – путешествие в глубины материи…

Чехов был врачом и писателем, Бородин химиком и композитором. А я буду физиком и писателем!

С Золотой медалью поступать можно было куда угодно и даже без экзаменов, пройдя только лишь собеседование. И я выбрал Физический факультет Московского университета имени Ломоносова – это было тем более привлекательно, что как раз только что было выстроено высотное здание МГУ на Ленинских горах! С успехом прошел собеседование и стал студентом.

Дневниковых записей к тому времени накопилось много, а вот законченного рассказа не получалось никак! Жизнь вокруг меня (и во мне) была разнообразной, многозначной и интересной, выделить что-то «законченное» и ясное по мысли никак не получалось…

Дошло до того, что я пытался превратить в рассказ какой-нибудь известный анекдот. Но это было не интересно, тем более, что это ведь не со мной происходило, а выдумывать что-то по-прежнему не хотелось. Я должен писать что-то свое, и правду, обязательно правду! Все как есть на самом деле! Я ведь даже в разговорах с ребятами терпеть не мог пустой болтовни и лжи. Зачем терять драгоценное время жизни на какие-то глупости и пустой выпендреж?

Дневник я вести продолжал, а вот более-менее настоящего рассказа не получалось никак.

Учиться в Университете мне не понравилось сразу. Нужно было заучивать множество того, что вряд ли понадобится в жизни. До свободных путешествий в глубины материи дело никак не доходило. К тому же атмосфера казалась мне весьма неприятной – слишком связывающей, несвободной. Бесконечные зачеты, экзамены, отметки о посещении лекций и семинаров. Большинство преподавателей вели свои предметы иногда с каким-то высокомерным агрессивным напором, а порой наоборот – тоскливо и скучно. На девушек, на природу вокруг вообще никто, казалось, не обращал никакого внимания. Что-нибудь еще, кроме сидения на лекциях, существует в жизни или нет? Или все только в этих каменных стенах теперь?

От студенческих лет я ожидал совсем-совсем другого! Одно спасение – поездки за город просто так или на рыбную ловлю…

«Тикают ходики. На них – половина второго. Ночь. Андрей Гаврилыч уже встал, поблескивает очками, одевается. Керосиновая лампа освещает угол печки, деревянный стол, табуретку. Все кажется желтым. На столе шумит самовар. Хозяйка приготовила его еще с вечера, а теперь встала, кряхтя, раньше всех и разожгла угли. Проснулась кошка и, мяукнув, стукнула об пол всеми четырьмя лапами – спрыгнула с печки. Надо кинуть ей кусочек колбасы.

Андрей Гаврилыч снова опередил меня: выпил чай и уже собирает свой чемоданчик. С нами пойдет хозяин, старик с большой рыжей бородой.

Пальто очень тяжелое – сразу становится жарко. Загремела задвижка. Хозяйка провожает нас с лампой. Пискнула дверь, пахнуло морозным воздухом.

– Эка, вызвездило как! – глухо доносится голос старика-хозяина.

Валенки сухо скрипят по снегу. У нас с Гаврилычем специальные рыболовные чемоданчики на полозьях. Дед ничего не берет с собой – на чем же он будет сидеть около лунки? Мороз щиплет ноздри, сковывает щеки. В избе еще горит огонек. Сейчас хозяйка погасит лампу и ляжет спать.

А мы вступили в огромный холодный мир. Щедро светит луна. Наши голоса звучат тихо, но разносятся далеко, и тишина от этого кажется еще более полной и немного пугающей. Все голубое, и чудится, что все вокруг околдовано лунным светом, что избы, луна, деревья и даже заиндевевшие провода замерли не просто так: они разыгрывают таинственное представление. Темные дома деревни – даже окон не разглядишь – загадочно насторожились.

Первым шагает дед. За ним торопится Гаврилыч. Его чемоданчик катится мягко, иногда сползает в сторону. Я последний. Дорога блестит призрачным светом, повизгивает слежавшийся снег. Декорации двух цветов – черного и голубоватого…