Василий Емельяненко - Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го

…Перед Кировоградом поезд медленно проследовал через станцию Знаменку. Многие окна вокзала были без стекол. Под откосом железнодорожной насыпи на боку лежали обгоревшие товарные вагоны. В самом Кировограде я долго выяснял, где располагается моя часть. Кое-как добрался до аэродрома. Около казарм увидел сотни полторы подобных мне осоавиахимовских летчиков. Меня кто-то окликнул из толпы – навстречу бежали Миша Ворожбиев и Анатолий Богза. Вот уж неожиданная встреча!

– На чем летаете? – спросил их.

– На палочке верхом, – ответили мои аэроклубные друзья-инструктора. – Никто не знает, на каких типах самолетов и когда нас начнут переучивать.

– Чем же занимаетесь?

– Утренние осмотры, политинформации, вечерние проверки… В столовую ходим строем… Изучаем противогаз, винтовку, учимся стрелять.

Выходило, что никакой самолет в Кировограде меня не дожидался. А с аэродрома то и дело взлетали дальние бомбардировщики ДБ-3 да кургузые истребители И-16 – «ишаки» [5] Фронтовое прозвище истребителя. , гонявшиеся за разведчиками. Люди воюют… А нас, осоавиахимовских летчиков, сортировали по командам численностью с полсотни человек. Я был зачислен в списки той, которая именовалась 48-й ОКРАЭ – отдельной корректировочно-разведывательной эскадрильей, и сразу был назначен на высокий пост – начальником штаба к кадровому командиру капитану Гарту. На этой должности я задержался недолго: на вечернем построении не заметил подошедшего сзади командира и не отдал рапорт своевременно – в результате меня понизили до командира звена.

Со своим звеном и ходил в тир стрелять из винтовок. Стреляли мы плохо, от сильной отдачи набили себе прикладом ключицы, правое плечо распухло. Как-то мы лежали на животе перед мишенями и не сводили глаз с девятки бомбардировщиков, которые построились над нами симметричным клином и взяли курс на северо-запад. Полетели бомбить танки в район Бердичева и Белой Церкви – километров за 250. Нам было завидно: летят в бой, и так красиво, как на парад… Мы поглядывали на часы и ждали их возвращения и наконец заметили над горизонтом дымный след, а потом увидели и темные точечки. Их было не девять, а пять. Один, что с дымным следом, отстал от остальных. У него странный вид: не было прозрачного штурманского фонаря в носовой части фюзеляжа. Бомбардировщик спланировал с прямой поперек аэродрома, и, приземлившись, покатился по земле, опустив одно крыло, как подбитая птица. Мы понеслись на аэродром от своего тира с винтовками и противогазами, но нас окрикнули часовые и не подпустили близко.

Самолет остановился буквально в нескольких метрах от стены ангара. На месте снесенного зенитным снарядом фонаря – высохшие на ветру красные брызги. Клочья резины на одном колесе, в лопастях винтов светятся отверстия, обшивка крыльев и фюзеляж изуродованы пробоинами. Значит, били зенитки, атаковали истребители… Подкатила машина с красными крестами. Из пилотской кабины с трудом вылез летчик с черным от масла лицом, молча посмотрел на медсестру и шофера, которые положили на носилки безжизненное тело стрелка и поставили носилки в машину. Медсестра в белом халате подошла к летчику, взяла за локоть, жестом указала на кабину. Тот, не глядя на нее, отвел руку, чуть прихрамывая побрел через летное поле, сдернув с головы шлем. По светлой шевелюре и крутому затылку я узнал летчика, с которым мы подружились в Буюр-Нусе, и рванулся было догонять его, но часовой у ангара преградил путь винтовкой:

– Назад!

Мы еще не настоящая часть, мы – новобранцы, нам туда нельзя.

…Ночью Михаила Ворожбиева и меня послали в наряд. Бывает же такое: в Николаеве мы служили в одном аэроклубе, жили в одном доме и теперь снова шагали рядом в неуклюжих солдатских шинелях с винтовками и противогазами через плечо, которые то и дело сползали на живот.

Шли молча, а мне пришел на память мой последний разговор с Наташей – женой Ворожбиева, оставшейся в Николаеве с маленькими Эдиком и Лерочкой. Я уезжал в Кировоград и заскочил к ней на минуту, уже с чемоданом в руке. Наташа на пороге сказала:

– А ведь Миша меня убедил, что не пройдет и двух месяцев, как он вернется с победой. И знаете, я поверила этому. Ведь это правда?

– Правда, – с убежденностью ответил я тогда.

Мы шли с Ворожбиевым рядом, по черному небу мотались лучи прожекторов, слышалось нарастающее завывание вражеского самолета. Вскоре над нашими головами что-то пронзительно засвистело. Мы сиганули в щель, и тут же – ослепительная вспышка, воздухом хлестнуло по ушам. Земля под животом прошлась волной, а с бруствера посыпался песок. Налеты продолжались всю ночь. Нам то и дело приходилось прыгать в щель, и в душе мы проклинали на чем свет стоит винтовки и противогазы, которые мешали нам лазать по узкому окопу.