Николай Мальцев - Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени

Сидел бы на объекте в служебной квартире и тихо ждал, когда будет построен жилой дом для офицеров и мичманов центра, и моя семья получит на территории военного городка настоящую подмосковную квартиру. То есть реализовалась бы судьба тихого предпенсионного офицерского клерка. Но даже от реализации этой судьбы я был бы безмерно счастлив, так как о большем и не мечтал. Но что-то у Славы Первака не сложилось. Разных согласований и документальной работы по создаваемому Аналитическому центру был непочатый край. И Прохорову и Вдовиченко был нужен помощник-исполнитель документов непосредственно в РТУ ВМФ, откуда и велись все согласования и возникали горы совершенно секретной переписки, как с Управлениями ВМФ, Министерством обороны и военными институтами, так и с многочисленными гражданскими министерствами системы Военно-промышленного комплекса, организацией главного конструктора, и многочисленными организациями конструкторов и разработчиков отдельных систем и технических устройств, обеспечивающих «добычу», сбор и обработку информации для функционирования Аналитического центра и передачу обработанной информации на командные пункты Генерального штаба.

Поэтому мне, в виде эксперимента, и предложили снять жилье в Москве и на следующий же день прибыть в РТУ ВМФ для исполнения инженерных обязанностей в качестве помощника главного инженера Евгения Владимировича Вдовиченко. На пятую должность инженера, равноценную моей должности, офицер уже был тоже назначен, но пока к новому месту службы не подъехал. Таким образом, штат-кадр будущего объекта состоял из пяти офицеров. Штат-кадр был полностью укомплектован и одним из этих офицеров штат-кадра, неведомыми для меня путями была назначена и утверждена моя скромная персона. Это была не просто удача или везение, а перст судьбы, который определил все мое будущее. Ещё большим перстом судьбы оказалась моя необходимость исполнения служебных обязанностей не на объекте Дуброво, а в Москве, в Центральном аппарате Радиотехнического управления ВМФ. Буквально через неделю прибыл и последний офицер штат-кадра Валера Двораковский. Ему тоже предписали снять квартиру в Москве и работать параллельно со мной в РТУ ВМФ под руководством Вдовиченко и под общим руководством начальника шестого отдела неакустических средств полковника Черненко Эдуарда Петровича.

Я был так увлечен и заинтересован новым необъятным кругом служебных обязанностей, так хотел скорее постигнуть все нюансы и тонкости новой служебной деятельности, требующей настоящей творческой отдачи, что даже не замечал, что Валера Двораковский является моим конкурентом. Впрочем, творческой работы по подготовке документов, ответов на предложения промышленности, военных институтов и заинтересованных управлений ВМФ и Министерства обороны, а также по согласованию совместных решений и предложений, хватало на всех. Все мы вместе с главным инженером Вдовиченко работали с начала рабочего дня до 22–23 часов позднего вечернего времени. И опять, как и во время службы офицером-подводником на атомном ракетоносце, я перестал замечать служебное время, как жизненную тяготу. Недели проходили как один день. Не успевал я оглянуться, как наступал выходной день. Я ощутил прилив огромных жизненных сил, как будто внутри открылось второе дыхание, словно у бегуна на длинные дистанции. У нас не было рабочего помещения, как у штатных сотрудников РТУ ВМФ. Но это нам нисколько не мешало.

Мы работали или в секретной части или за двумя рабочими столами, поставленными для нас в аппендиксе полутемного коридора. Настольных ламп не было. РТУ ВМФ располагалось в старом здании бывшей гостиницы, построенной ещё в царские времена, и имело четырехметровые пролеты от потолка до пола. Тусклый свет потолочных ламп коридора еле освещал поверхность стола, за которым мы читали документы или исполняли в секретных рабочих тетрадях бесчисленные проекты совместных решений, ответные письма или проекты рабочих документов. Темп был так высок, что за неделю рабочего времени я от корки до корки расходовал секретную тетрадь объемов в 96-100 листов, разлинованную в линейку под рабочую рукопись. Всегда имелось две тетради. Когда одну сдавал в секретное машбюро для печати проекта письма или документа, работал в другой тетради. Заметил я влияние этого полутемного коридора на мое здоровье, лишь много лет спустя, когда зрение стало катастрофически падать, а затем и открылась глаукома. В этом бешеном рабочем темпе я не сразу обратил внимание на то обстоятельство, что хотя Валера Двораковский, работал с документами с не меньшим усердием, но результаты его работы были более скромными. Это адский труд был для него явно в тяготу.