Лев Копелев - И сотворил себе кумира...

В январе 2009 года на карте города Кельна появился новый топоним «Тропа Льва Копелева». Эта тропа проходит в Бетховенском парке рядом с домом, в котором прошли последние семнадцать лет жизни писателя, германиста, правозащитника, ученого, отсидевшего за «буржуазный гуманизм» десять лет в сталинских лагерях (1945–1954), а в брежневское время лишенного гражданства (1980–1990).

О своем времени и о себе он написал книги: «И сотворил себе кумира», «Хранить вечно» и «Утоли моя печали». И вместе с женой Раисой Орловой «Мы жили в Москве. 1956–1980 гг.» и «Мы жили в Кельне. 1980–1989 гг.». Книги эти изданы на многих языках, но первая книга воспоминаний, которая предлагается вниманию читателей, была издана на русском языке лишь в США в 1978 году (Из-во АРДИС).

Книга эта о детстве и юности на Украине началась с главы о хлебозаготовках 1933 года, в которых молодой журналист, активный комсомолец, сотрудник заводской многотиражки Лев Копелев принимал участие. Он работал в то время на Харьковском паровозостроительном заводе. В 1935 году Копелев вместе с родителями и женой Надеждой переехал с Москву, закончил институт иностранных языков, аспирантуру, стал филологом-германистом, кандидатом наук.

Во время войны Лев Копелев занимался пропагандой среди войск противника, писал листовки, убеждал немецких солдат сдаваться в плен, готовил из военнопленных немцев диверсантов для заброски в тыл противника, воспитывал из них антифашистов. Он рассказывал пленным немецким офицерам о немецкой культуре, которую они так мало знали, о том, какой Германия была и может быть без Гитлера. (Позднее следователи и прокуроры обвинят его в «прославлении немецкой буржуазной культуры»). Некоторые из его учеников, с которыми он вместе вел, нередко под огнем противника, передачи со звуковых агитмашин на линии фронта, заняли впоследствии высокие посты в Германской демократической республике. За боевые заслуги Копелев был награжден орденами и медалями, а за месяц до победы арестован за «буржуазный гуманизм и жалость к противнику», а также за «клевету на командование Красной Армии и клевету на союзников». Вообще то этот приговор «за гуманизм» просто уникален. Почти десять лет он провел в лагерях и тюрьмах, но гуманистом быть не перестал. Спасительным для Копелева во время заключения оказались его несломленная наивность, его юмор и ненасытное любопытство к людям и к жизни. В заключении ему пришлось работать на «шарашке», заниматься секретной телефонией, именно там Лев Копелев познакомился и подружился с Александром Солженицыным и Дмитрием Паниным.

Из-за десяти потерянных тюремных лет Лев Копелев очень спешил наверстать упущенное, в 1956 году он был реабилитирован и восстановлен в партии. В том же году он женился вторым браком на Раисе Орловой, ее специальностью была американская литература.

В годы оттепели Копелев много пишет, публикует статьи и книги, переводит, читает лекции о немецкой литературе и театре. В 1957 году он опубликовал статью о Генрихе Белле, которая стала предисловием к первой переведенной на русский язык книге Белля «И не сказал ни единого слова». Когда в сентябре 1962 года Белль приехал в Москву в составе делегации писателей ФРГ, Лев Копелев познакомился с ним. Они подружились. В 60-е и 70-е годы Генрих Белль неоднократно приезжал в Москву, их дружба продолжалась впоследствии и в Германии и оба они до конца жизни очень ею дорожили. И конечно, именно Генрих Белль написал предисловие к первой книге Льва Копелева «Хранить вечно», изданной в 1976 году в Германии на немецком языке.

С середины 60-х Лев Копелев активно включается в борьбу за права человека в СССР, пишет письма протеста, обращается к правительству, надеется, что его услышат. Он не забыл свои тюремные годы, остро чувствует чужую боль и на всю жизнь сохранил благодарность друзьям, бывшим свидетелями защиты на его собственных судах в 1945–1947 гг. Копелева увольняют с работы, исключают из КПСС и Союза писателей, запрещают читать лекции. На этот раз свое исключение он считает совершенно правильным. В это время Копелев и начинает писать свои воспоминания.

«О зиме последних заготовок, о неделях великого голода я помнил всегда. …Но записывать начал много лет спустя. И когда я писал, то всплывали все новые воспоминания. Внезапно проступали забытые лица, слышались давно умолкшие голоса. Строчки сплетались в диковинный невод и тащили из темных омутов памяти обломки затонувшей жизни. …Оживали умершие боли и радости. И проклевывались вовсе новые мысли».