Виктор Воронов - Расставания…и встречи

Тогда же после интенсивного лечения в больнице, я застал её, накануне 8 марта, хоть и больную, но самостоятельно передвигающуюся по квартире. Врачи, брат, невестки и племянники сделали для этого очень много, постоянно дежуря по очереди круглые сутки в её палате. Теперь мне предстояло хоть ненадолго их заменить уже дома, дав им возможность немного отдышаться.

Положение было непростое, а количество закупленных лекарств и рекомендаций врачей было внушительным и потребовало даже составления своеобразного журнала-графика для контроля и отметок (утром, вечером, днём, до еды, после еды и т. п.).

И хотя это отнимало немало времени, всё же не это было страшно. Страшно и неуютно было наблюдать за самочувствием больного человека и тем как он спит. И спит ли или уже… Просыпаясь ночью в соседней комнате, прислушивался к неровному, а порою даже тяжёлому маминому дыханию, которое иногда надолго задерживалось и было еле слышно, но к радости, вновь было громким и самого страшного тогда не случилось.

Бывали, конечно, и всякие непредвиденные моменты, связанные с реакцией на приём большого количество антибиотиков, неожиданные её ночные бодрствования и многое другое. За эти беспокойные и с большим недосыпанием дни, поневоле почти приобрёл квалификацию медбрата или медсестры, изучил многие медицинские тонкости и со знанием дела мог беседовать с врачами, мамой и родственниками.

Улетал в Москву, не будучи очень-то уверенным в скорейшее мамино выздоровление. Но, к счастью, прилетев летом обнаружил большое её продвижение вперёд в части восстановления многих утраченных при болезни функций. Она категорически отказалась от приглашённой нами помощницы, сама измеряла себе давление, сама контролировала приём лекарств, что-то уже готовила себе на кухне, а позднее стала даже писать. Снова прошли с ней обследования, многих врачей и достигнутыми результатами удивили лечащего её в больнице врача, которая даже не ожидала такого прогресса. Но маму это не устраивало – она чувствовала и знала то, что у неё не получается или чего она вспомнить не может. И это её раздражало и расстраивало. А наши слова о том, что и так много лучше стало, ею воспринимались даже с обидой. Она хотела быть полноценным человеком, как и до первого инсульта.

Часто в разговорах при моих редких приездах в Иркутск она произносила: «А куда же нам таким (больным и немощным, по-видимому, подразумевалось) деваться?». Я успокаивал, что надо жить и радоваться всему жизнью предоставляемому, любому движению, чувству, эмоции…

На следующий год снова маме пришлось полежать в больнице – уже профилактически, так как резко «скакнуло» давление. И с этого времени слово «больница», и так не пользующееся у неё большим уважением, стало совсем невоспринимаемым. Ни о какой очередной «больничной профилактике» нельзя было вести речи. Стали «агитировать» на совместное пребывание со мной и женой в одном из ближних к Иркутску санаториев и даже забронировали номера.

К сожалению, не успели – случился второй инсульт и очень тяжёлый. Лечили там же и те же врачи, что и после первого инсульта. Потянулись бесконечные дни и недели круглосуточных дежурств, приёма лекарств и процедур. Не помогали даже самые новейшие и сильные препараты, массажи и всё подобное. Они лишь способствовали продлению жизни, но восстановить речь, ассоциативные связи и устранить парализацию правой половины организма не смогли. И хотя по приезду я жал мамину руку, чувствовал её казалось ответное пожатие, смотрел в её уставшие от мучений глаза, но до конца так и не понимал – узнала ли она меня. Наверное, узнала и тихо наблюдала за нами за всеми, собравшимися как и в прежние времена в её квартире, где среди старых и новых вещей она бережно сохраняла память о нашем детстве – четырёхтомник любимого Аркадия Гайдара, детские фотографии и наши школьные тетрадки, а также трогательные самодельные подарки и письма своих учеников из разных мест, где она преподавала русский язык и литературу, была завучем и директором вначале восьмилетней, а затем средней школы в селе Черемхово Красночикойского района Читинской области. Здесь же мы сидели всего каких-то чуть более двух месяцев назад, первого мая и обсуждали различные новости. Она всегда была и хотела быть в курсе всех событий не только в доме, в городе, в стране, а и во всём мире. Под тихую музыку песен военных лет и вальса «На сопках Маньчжурии» в исполнении любимого ею Дмитрия Хворостовского, она погрузилась в сон, который, как позднее стало ясным, оказался на медицинском языке «комой». А к вечеру другого дня случилось то самое страшное – чего все мы боялись и всячески старались отодвинуть – последний её вздох и крик-стон известили об уходе в иной мир…