Эдуард Глиссан: Мемуары мессира Д'артаньяна. Том II

Таким образом, враги, не имея никакой возможности узнать, в каком он находился положении, по-прежнему оставались на своем посту и не думали оттуда выходить. Четыре дня протекли в такой манере; Комендант не видел и намека на то, чтобы они собирались исполнить его требования. Этого было вполне достаточно для оправдания его по отношению к ним, если бы он сдался незамедлительно; но уверившись, что после того, как он уже прождал столько времени, он сделает все, чего только можно было разумно желать от него, если он им даст еще [427] два дня сверх назначенного срока, он никак не желал сдаваться до истечения еще и этого времени. Но вот, отказавшись от всех предложений, сделанных ему двумя нашими Генералами, он сам приказал бить сигнал о сдаче, когда никто и не думал больше с ним об этом говорить.

Наши Генералы пришли от этого в восторг, поскольку они почти поверили, будто бы он вознамерился похоронить себя под развалинами этого города, настолько он показался им упорным, отказавшись от всех условий, какие были ему предложены. Я был отдан в заложники, пока договаривались о капитуляции этого города, а когда все статьи были вскоре подписаны, Месье де Навай, командовавший всем Домом Короля при этой осаде, посоветовал мне испросить для себя это Наместничество. Он мне сказал, что в то время, как у Месье Кардинала было еще свежо в памяти дурное обращение, какое он мне устроил, он будет, возможно, рад загладить во мне воспоминание о нем этим благодеянием. Для меня это было бы весьма крупным вознаграждением. Я был еще в самом цветущем возрасте, и мои заслуги не были еще столь значительны, чтобы я и на самом деле мог на это надеяться. Однако, так как проигрывают лишь наполовину, когда проигрывают по совету, а, главное, тот, кто его дает, знает, что он делает, я отважился на этот шаг; хотя, если бы я поступал согласно с моими собственными порывами, я бы хорошенько поостерегся показывать себя столь дерзким. Месье Кардинал чрезвычайно учтиво ответил мне, что если бы он следовал своим склонностям, не прошло бы ни единого момента, как он предоставил бы мне то, о чем я его просил, но так как ему далеко не позволено делать все по-своему, хотя многим людям и кажется, будто в его руках сосредоточено высшее могущество, не надо бы мне требовать от него больше, чем он смог бы сделать. Он мне назвал в то же время бесконечное число людей, находившихся на службе много дольше меня, и сказал, что такой посвященный в его интересы человек, как я, не [428] захочет же вынуждать его разбираться с ними; а я прекрасно видел, что это неизбежно с ним случится, стоит им только увидеть, как человек младше их перешагнул через их головы; итак, он обращается прямо ко мне самому, чтобы узнать, должен ли он или нет предоставлять мне это Наместничество. Я нашел столь мало возражений на это извинение, что сказал ему в тот же час, как я рассматривал все это точно так же, как и он, прежде чем обратиться к нему с этой просьбой; да и обратился-то я к нему с ней как бы против собственной воли, и лишь выказывая себя послушным совету одного из моих друзей. Он спросил меня, кем был этот друг, и сказал не полагаться на него отныне, поскольку если он все так же продолжит советовать мне, как он сделал в этих обстоятельствах, было бы просто невозможно, чтобы рано или поздно он не подтолкнул меня к краю какой-нибудь бездны; надо бы мне знать, что столько же непредусмотрительности просить о том, на что не можешь разумно надеяться, сколько слабости или беспечности не напоминать о своих заслугах, когда видишь, что вместо вознаграждения за них, кажется, будто хотят утратить о них всякое воспоминание.

Ландреси был взят, Король, постоянно проживавший в Гизе во время осады, явился в армию и устроил ей смотр. Эскадрон за эскадроном, батальон за батальоном проходили перед ним; это длилось довольно долгое время; итак, он оставался в седле в этот день с четырех часов утра до восьми часов вечера, лишь перекусив, не спешиваясь, точно так, как если бы враг был совершенно готов его атаковать. Каждый восхищался его выносливостью и рассудил с этих пор, что юный Принц, способный столько взять на себя, станет однажды тем, кем мы его видим сегодня. После этого Король вернулся в Гиз, причем никто еще не определил, что будет предпринято за остальную Кампанию. Не то чтобы не состоялось военного совета по этому поводу, но только мнения на нем разделились — Виконт де Тюренн [430] утверждал, что надо осаждать Конде, а Маршал де ла Ферте — ла Капель.