Прошло еще несколько дней, Его Преосвященство ни одним словом не вспоминал об этом деле, точно так же и я ничего ему о нем не говорил. Но, наконец, желая мне показать, что у него на душе ничего не осталось против меня, он повелел отослать мне Королевский указ о вознаграждении в две тысячи экю. Там было сказано о секретных услугах, оказанных мной Государству, что заставило бы меня отказаться от него, будь я более разборчив. В самом деле, я не оказывал никаких услуг этого рода, по меньшей мере, если он не считал делами Государства свои собственные. Как бы там ни было, такой подарок стоил труда пойти его поблагодарить, он воспользовался, этой ситуацией и попытался снять с моего сердца все, что там могло накопиться против него. Он мне сказал, что совсем ничего не знал о моем заключении, пока Королевский Судья не вернулся из Бастилии в первый раз, когда он туда ходил; никогда он не был более поражен, чем когда тот сказал ему, что это я был пленником; он даже назвал его мечтателем и фантазером при этой новости; ему было очень радостно сказать мне это, потому как для меня здесь было доказательство, что он всегда был расположен воздавать мне по справедливости, но Месье Бордо сообщил обо мне такое множество гнусных вещей, что он просто не мог поступить иначе, как приказать Королевскому Судье снова меня повидать; без этого народ, и так уже настроенный больше, чем никогда, дурно судить о нем, закричал бы, несомненно, что он меня спасал лишь потому, что я был его слугой, а он все еще рассматривал меня в том же качестве — следовало уступать обычаям на том посту, где он находился, и частенько поступать не так, как он бы действовал по своему личному порыву. [421]
Это извинение в соединении с двумя тысячами экю, еще больше говорившими в мою пользу, чем все остальное, стали причиной того, что я ему не выразил никакой досады по поводу произошедшего; напротив, я высказал ему все, что только могло попасться мне на язык, наиболее лестное для него. Вот так мы целиком и полностью примирились, а когда Кампания 1655 года готова была начаться, я истратил часть этих денег на экипировку, а остальное на два или три дополнительных столовых прибора, что я еще не привык иметь, находясь в армии. Я любил славное застолье и тем самым противоречил большинству моей нации, имевшему немалую склонность к экономии. Я обычно говорил, если уж получил достаток, так умей им [422] пользоваться, а хранить свои деньги на дне кубышки, как делало множество людей, так по мне лучше не иметь их вовсе. Месье Кардинал был весьма рад видеть меня в таком настроении, хотя сам он был совсем не таков, несмотря на обычай говорить, что мы любим лишь тех, кто нам подобен. Наша армия маршировала в сторону Эно; и когда она внезапно повернула на Ландреси, Месье Кардинал вместе с Королем явился в Гиз, дабы быть поближе для отдания приказов в соответствии с изменяющейся обстановкой. В этом году мы находились под командованием Виконта де Тюренна и Маршала де ла Ферте. Его Преосвященство с некоторого времени предпочитал иметь в армиях двух Командующих; он заявлял, что таким образом дела Короля будут в большей безопасности, и если бы враги нашли средство подкупить одного из них, тот, кто останется верен, пронаблюдает за тем, как бы другой сам не смог подкупить войска, находившиеся под его командованием.
Соперничество между генералами.
Не было ничего нового в этой политике, и во времена Древних Римлян часто видели двух Консулов во главе их легионов; но так как то, что было хорошо в те времена, не годилось для сегодняшнего дня, случилось так, что с того самого момента, как этот Министр пожелал привести ее в действие, все увидели зарождение несогласий между теми, кого он избрал, дабы показать на них пример всем остальным. Маршал д'Окенкур так никогда и не смог прийти в согласие с Виконтом де Тюренном, и их отношения еще намного ухудшились, когда он был разбит при Блено. Он заявлял, что вместо подачи ему помощи, а это, как он утверждал, было в его власти, Месье де Тюренн нарочно позволил его разбить, дабы, когда он сам вырвется из опасности, его слава показалась бы более великой на фоне его собственной, потускневшей от этого поражения; с тех пор далеко не лучшее понимание царило между Виконтом де Тюренном и Маршалом де ла Ферте, двумя компаньонами в командовании одной и той же армией. Частенько их видели совсем готовыми схватиться [424] врукопашную, а ведь этого никогда бы не произошло, если хотя бы один из них был мудрее другого. Однако опасность, в какой пребывала из-за этого армия, вовсе не трогала Кардинала; он не желал пока еще ничего менять в этом правиле, какое начал практиковать три или четыре года назад.
Читать дальше