Сергей Дурылин - В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва

Человек со всеми его делами и деяниями – передаваем ли без той атмосферы мыслительной, сердечной, духовной, которою он был окружен когда-то, которою он дышал, в которую сам вносил свое дыхание детства, отрочества, юности, молодости? Как поймать это дыхание, давным-давно канувшее в вечность? Как воплотить его в слова, в образы, как передать его другим? Все это невозможно, а без этого какая правда в воспоминаниях? Человек без дыхания – мертв.

И правда верных очерков поверхности страны, ее растительности, населения и т. д., конечно, полезная и нужная, – лишь та правда, о которой я, еще юношей, обмолвился стихом:

Да, инвентарь, опись прошлого мы составить можем, но его душа, его дыхание – вишневый белый сон младенчества, первые грозы ранней юности, «осенний мелкий дождичек» этих же первых юных лет, впервые предупреждающий о том, что жизнь скоро и грубо сорвет с календаря листок с «апрелем» и заменит его «ноябрем», – все это «атмосферическое», подлинно живое, что было в минувшем, не только невозвратимо (в этом не вся еще боль) – оно непередаваемо, ибо оно… невспоминаемо!

И единственное, что мы можем сделать, чтобы как-то сохранить это «дыхательное» своего прошлого, – это сберечь подлинные листки своего былого «апреля», календарные подлинные листочки, полные вешним дыханием, и, подберя один к другому, прочесть их в свой ноябрьский день, и по-ноябрьски поскорбеть над ними, «осенним мелким дождичком» поплакать, – и кое-где ноябрьским же хмурым, серым карандашом то поправить апрельскую, слишком апрельскую (а иногда и первоапрельскую) ошибку молодости, то отметить правду весенней, а не осенней мудрости жизни, то просто подчеркнуть словечко-другое, то поставить осторожный «?» – знак вопроса там, где юность ставила «!» – знак восклицания.

Вот все, что можно в хмурый ноябрьский день сделать карандашом со старыми листочками отрывного календаря, возвещавшими о веселых и праздничных числах апреля.

Так я писал двенадцать лет тому назад [3] С. Н. Дурылин отбывал третью ссылку в Киржаче с 1930 г. (после Челябинска и Томска). Следовательно, первую часть «Вступления» он пишет в 1930 г. в Киржаче, а вторую – в Болшеве в сентябре 1942 г. , в хмурый ноябрьский день, в глухом Киржаче, под горький шум дождя за тощей бревенчатой стеной. Тогда же написал я о той, кто мне был всего дороже в первые тридцать лет моей жизни, – о матери моей [4] Дурылина Анастасия Васильевна (урожденная Кутанова) – мать С. Н. Дурылина. Речь о ней пойдет во второй части книги – «Родные тени», в главе «Бабушка и мама». . Я был тогда болен, почему-то мне казалось, что недолго мне жить на свете, и я спешил записать о той, чья память сердца была мне всего драгоценней. Я хотел, чтоб о ней сохранил эту память мой брат и его сын [5] Дурылин Георгий Николаевич (1888–1949) – младший брат С. Н. Дурылина, технолог (некоторые его комментарии к книге «В родном углу» мы приводим в данном тексте); сын Г. Н. Дурылина и племянник С. Н. Дурылина – Дурылин Сергей Георгиевич (1922–2013), инженер, участник Великой Отечественной войны. Его день рождения совпал с днем рождения С. Н. Дурылина (27 сентября), и потому он был назван в честь дяди. Его военная переписка с семьей, в том числе с С. Н. Дурылиным, напечатана в журнале «Роман-журнал XXI век» (2010. № 5. Публикация А. А. Аникина и А. Б. Галкина). ; я желал, чтобы мать мою узнала та, кто во вторую половину моей жизни заступила ее место возле меня, – моя Ирина [6] Ирина Алексеевна Комиссарова-Дурылина (1899–1976) – жена С. Н. Дурылина. . Но я остался жить и работать. В тихий городок постучался ко мне новый оживленный труд. Я уехал из него через три года, с несколькими томами литературных работ и с первою главою воспоминаний. (Впрочем, первоначальною их главою надо считать главу о кормилице: ею начиналась более ранняя попытка моя писать воспоминания.)

Одиннадцать следующих лет были заполнены усиленной литературной работой. Она не оставляла ни времени, ни сил ни для чего другого. Напрасно милый И. Н. Розанов [7] Розанов Иван Никанорович (1874–1959) – историк русской поэзии, библиограф и книговед, брат академика Матвея Никаноровича Розанова. Вместе с С. Н. Дурылиным они учились у одних и тех же учителей (Розанов несколько раньше Дурылина) в 4-й московской гимназии, о которой речь пойдет в третьей части книги воспоминаний «В родном углу». толкал меня на писание воспоминаний. Я не мог позволить себе этой роскоши – остаться наедине со своим прошлым, но как горько мне было лишать себя этой встречи с самим собой и с теми, кто был мне дороже меня самого! Я так ушел в работу дня, что готов был спросить почти с отчаянием: «Былое было ли когда?»