Галина Малькова - Дети – цветы жизни

Начало войны мы почувствовали сразу, быстро научились отличать по звуку наши самолеты от немецких, начались бомбежки строений и железнодорожных составов. Сначала мы бегали в лес прятаться от бомбежек, но скоро стало ясно, что немцы очень быстро приближаются. Бабушка приняла совет знакомого железнодорожника, закопала в огороде всякую кухонную утварь, собрала самые необходимые документы, деньги и вещи, и вместе со мной отправилась в Ленинград. Возможно это был последний поезд. Все оставшиеся в деревне погибли.

Дорогой поезд часто останавливался, попадал под бомбежки. Иногда случались остановки в чистом поле, высокие травы, цветущие ромашки и колокольчики. Хотелось нюхать цветы и любоваться ими. Но прилетали немецкие самолеты и обстреливали людей на бреющем полете, после налета не все продолжали путь.

В конце концов добрались мы до Ленинграда. С начала войны из города стали вывозить военные заводы. Мой папа тоже должен был уехать со своим заводом, но так как меня еще не привезла бабушка из деревни, отъезд сначала отложился, а потом и вовсе не состоялся. Папу часто отправляли загород руководить рытьем заградительных сооружений. Мама поняла, что немцы быстро приближаются к городу, и старалась сделать хоть какие-нибудь запасы. Если что-то съестное продавалось, мы всегда выстаивали любые очереди и покупали продукты будь то овощи, сухофрукты, орехи.

В первую же бомбежку в наш дом на улице Петра Лаврова попала бомба, разрушился угол дома. Сначала мы собрали чемоданы и перебрались жить к знакомым, боясь, что дом рухнет при следующих бомбежках, но вскоре привыкли, решили положиться на судьбу и вернулись в свою комнату. Хорошо помню зарево пожара, когда горели Бадаевские склады. Все сложнее становилось получить продукты по карточкам, нормы уменьшались, очереди росли.

Когда я оставалась дома одна, мне становилось и скучно, и страшно. В школу меня не отдали. Чтобы как-то развлечься, я рисовала или пела песни, или ставила перед собой никелированный электрочайник, корчила рожи и беседовала со своим кривым отражением – этим отвлекалась.

Папа особенно страдал из-за отсутствия курева. До войны он набивал папиросы табаком и ставил их в шкаф. Он любил представлять будто папиросы появляются сами, надо только произнести волшебное заклинание. Я говорила: «Давай, произнеси волшебные слова, может быть появится коробочка». Чудес не происходило, наоборот приходили несчастья.

Вечером 15 ноября мама узнала, что в кондитерском магазине на талоны вместо сахара будут давать пирожные. Мы отправились в магазин, мне очень не хотелось идти, я отговаривала маму. Приближалось время бомбежки. Даже небо с грозными тучами и луной наводило страх. Мы пришли в магазин, началась бомбежка, всех отправили на лестницу, считалось, что это самое надежное место. В полной темноте мы стояли на лестничной площадке, прислонившись к двери. Я задремала. Проснулась от грохота, скрежета, криков и стонов, сыпались стекла и камни. Я кричала: «Мама, мама». Ответа не было. Толпа увлекла меня за собой. Дальше провал памяти. Несколько дней я пролежала без сознания в медпункте. Когда сознание вернулось, я назвала свое имя и адрес. У меня оказалась переломана ключица правой руки, ранения в голову и спину. Через некоторое время появился папа. Он плакал, на вопрос «где мама?», отвечал, что она ранена и лежит в другой больнице.

Когда я немного поправилась, меня взяли к себе жить мамины сестры Бэла и Лиза, и бабушка. Они жили на Васильевском острове в крохотной комнате. Папа остался жить один в холодной нетопленой комнате, продолжая работать. Иногда он приходил навещать меня, но все реже и реже, а потом совсем перестал. Мне сказали, что его взяли на фронт, но письма не приходили. Мне так и не сказали, я догадалась сама, что мои родители погибли.

Тетя Бэла работала на заводе, тетя Лиза заканчивала институт иностранных языков. Бабушка стояла в очередях за хлебом или ходила на рынок, чтобы выменять вещи на что-либо съестное. В конце зимы мы стали готовиться к эвакуации, сначала собирались все вчетвером, но потом бабушка и Бэла остались, и мы с Лизой отправились вдвоем.

Помню такую картину. Отъезжающим выдали паек: кашу и какие-то продукты. Мы не стали все сразу съедать, оставили на «потом», но вскоре при луне доели остатки.

Помню холод, пробирающий до костей, пока ждали погрузки на машины, чтобы проехать по Ладожскому озеру. Проехали до Кабоны, там дождались товарного поезда, погрузились в теплушки. Куда нас везут, толком никто не знал, но говорили, что на Кубань, немного подкормить.