Юл Ханчас - Израиль моими красивыми глазами

Все уже сделали по три круга. Мой конь стоял. Я просил его и на иврите, и на русском, и на английском, даже на украинском языках, добивая арабскими словами. Но конь стоял. Гордо и безжизненно. Друзья катались. Оплаченное время подходило к концу. Конь стоял. Спина болела. Ко мне подъехал на своём коне мой друг Шурик. Отдыхая, он закурил сигарету. Посмеялся надо мной. Потом над конём. Потом опять надо мной. Еще раз над конём. Докурил и сдал немного назад. Я смотрел вперёд и не видел хитрые глаза Шурика. Ему повезло, иначе я бы его убил. Докуренный бычок Шурик крепко приложил в правую ягодицу моего недоконя. Конь рванул с места так, словно первая ракета полетела в космос. От перегрузок я почувствовал себя Гагариным. Успев вспомнить, что до этого я никогда не ездил на лошади, мои клетчатые шорты стали теплее в области паха. Конь нёсся со скоростью звука. На него можно было ставить ставки на ипподроме и он бы не подвёл. От жопы коня пахло жаренным и это только драматизировало ситуацию. Где у него тормоза и как поворачивать конём, я не знал. Ужаленный в жопу конь превращался в точку на горизонте. Наконец то устав, он повернул в сторону Израиля и поскакал назад. Я вцепился в него и молился богу Яхве. Не доезжая до финиша метров сто, конь резко затормозил. Встал на дыбы. Заорал, или что там кони делают, по – лошадиному. И, сбросил меня на землю. Упал я своими стокилограмами именно на больную спину.

На небе шли заключительные титры моего короткометражного кино жизни. Боковым зрением мне казалось, что друзья бегут ко мне с венками и все в чёрном. Я лежал и прощался с только что начавшейся, новой жизнью в Израиле. Друзья прибежали быстро. Аккуратно подняли меня. Девочки плакали. Ребята перемигивались и ржали в кулачки. Я сделал первый шаг. Удивился. Сделал второй. Третий. Побежал. Взял Шурика на руки. Побежал с ним. Упал. Отжался. Сделал тридцать приседаний. Попрыгал. Спина не болела. Не болела вообще! Я не верил себе. Конь подошёл ко мне и как то странно посмотрел на меня. Боком. Одним глазом. Мне показалось, что он даже улыбнулся и что то знает в медицине. Шурик стал извиняться, но я только обнял его и расцеловал, ибо именно с его окурочка и началось моё исцеление. В бунгало я допил вискарь и у нас в Египте закончился алкоголь. Но это уже совсем другая история…

Израиль страна маленькая. Окружённая морем и врагами. Если Моисей сорок лет вёл за собой евреев с юга, то они немного не дошли. Не доползли хотя бы до Турции или Болгарии. И территория больше и климат мягче. Если шли с севера, то повезло, но территорию мелом надо было очертить раза в три больше. Но что вышло то вышло. И надо маленькую родинку защищать! Для этого создали оборонительную армию и назвали её самой сильной в мире. И по боевому духу она таки да, самая сильная. Служить в ней с самого рождения мечтает любой израильтянин. Любовь к маленькой родинке вливается с молоком матери, и к моменту службы превращается в чувство глубокого патриотизма.

Служат все. Кто не служил, тот либо дебил либо хочет таковым являться. Чтобы распознать дебила, умный Израиль придумал понятие профиля. Максимальный профиль полноценного здорового и вменяемого солдата является числом 97. Почему не 100? Мы задавались этим вопросом часто. И ничего кроме обрезания либо кашлял в детстве, не нашли. Решено было, что даже в Израиле совершенных не существует, поэтому и убрали три цифры, дабы уравнять лучших. У меня был профиль 97, хотя я и требовал 100, так как до обрезания так и не дошло, а в детстве я кашлял мало и только в варежку. Низший профиль являлся красивым числом 21. Им и занимался кабан.

Понятие кабан я запомнил сразу, будучи кабаном по году рождения и любителем свининки на щедрых украинских столах. Кабан расшифровывался как кацин бриют нэфэш. Точнее офицер психического здоровья. К нему отправляли обкурившихся заколдованной травой, сбившихся с пути и трудных подростков из неполных семей. Он проводил беседы, и немного поднимая профиль наводящими вопросами о том, что квадрат таки имеет четыре стороны, отправлял в армию. Как правило, таким экземплярам автомат уже не выдавали. Но и без оружия, в гневе они были опасны. Особенно во время военных действий. Главное, было вовремя их направить против врага, чтобы в панике, они не перебили своих.

Со мной проходили медицинские комиссии и сложные тесты грузинские братья. Еврейские грузины. Грузинские евреи. Давид и Гелла. Крепкие ребята, с золотыми якорными цепями толщиной в палец на толстых волосатых шеях. Цепи были работой их папы из Ашдода, ювелира и менялы Резо. Перспектива менять деньги на другие деньги и гонять по вечерам на новеньких БМВ и субару, снимая белокурых эмигранточек на ласковых ашдодских пляжах, сильно манила братьев. Поэтому, Давид и Гелла решили закосить. В Грузии актёрскому мастерству обучают в родительских домах, а в школе, вместо золотых медалей выдают Оскара. Братья выучили роли, написанные папой под редакцией мамы Софии, и были готовы удивить кабана. Я вышел из кабинета с печатью «годен». Давид с порога стал гавкать и задирать ногу на тумбочку, пытаясь её описать. Лаял громко и с выражением, войдя в роль кастрированного бультерьера, чтобы не оставить кабану никаких шансов. Гелла элегантно, словно фокусник, достал коробок со спичками, бросил их на пол, присел рядом и звал его КысКысКыс, поглаживая живот коробки и ожидая котят. Кабан служил в армии более десяти лет и видел разное, поэтому предложил помочь принять у коробка роды, а Давиду выдал баночку для анализов. Поверил им по Станиславскому. Вышли они счастливые с 21 профилем. Давид даже пол дня лаял по инерции. Не мог выйти из роли.