Артем Драбкин - Саперы

Ну, что делать – танки съехали с дороги и пошли полем. И мы за ними на своей телеге. Объехали этот взорванный мост и поехали на Берлин. Проезжаем небольшие поселки – никого. Ни кошки, ни собаки – ничего живого не было! Едем дальше, слышим – уже коровы мычат, на улицах люди. Подъезжаем к пригородам Берлина, а там идут бои. Наш 1-й Украинский фронт шел к Берлину с юго-востока, но, как вы знаете, Сталин его повернул на Прагу. Наши основные войска уже пошли на Прагу, а мы вчетвером остались на повозке сами по себе, догоняли своих – я, Молчанов, ездовый и еще один паренек-западенец. Возле Берлина лежали горы немецкого оружия, мы себе взяли автоматы МП, положили на повозку и поехали дальше. Это было уже 5 или 6 мая 1945 года. Едем, а рядом, параллельно трассе, идут немцы – и вооруженные, и невооруженные. Они шли очень близко к нам – мы видели их, они видели нас. От этого страшно становилось. Ехали мы дня два или чуть меньше, числа 7-го оказались в каком-то небольшом поселке, и вдруг к нам бегут немецкие солдаты, машут белой тряпкой и что-то кричат. Лешка Молчанов кричит: «Автомат, сука!» Я беру автомат, схватил гранаты, а немцы уже близко подбежали, и один из них по-русски кричит: «Славяне, оставьте повозку, а сами идите – мы вас не тронем!» Им нужна была наша повозка. И второй раз кричит: «Оставьте повозку и идите!» Второй раз крикнул, а Лешка в него гранатой немецкой, на деревянной ручке – раз! Кинул одну, вторую, а мне кричит: «Очередь!» Я из автомата луплю. И немцы открыли сумасшедший огонь! Наш ездовый к этому моменту успел повозку и коней спрятать, куда-то отъехал. Он был уже немолодой мужчина – видимо, знал, что сейчас начнется колотьба. Этот наш западенец тоже был на повозке, поэтому нас было всего двое – я и Лешка. Он был такой отчаянный парень! Выскочил, еще гранату бросил, а немцы стреляют, и его сильно ранило в плечо. Ой, как он кричал! «Господи! Мама!» Упал, плечо у него перебито, я его схватил, уже не смотрел на стрельбу, перетащил его через дорогу к цивильным немцам. А они сидят в подвале, я кричу: «Доктор, шнелле! Доктор, шнелле!» Они увидели, в чем дело, и, видимо, позвали доктора. Откуда ни возьмись появился доктор с сумкой, перевязал Лешку, дал ему какие-то лекарства. И тут, на его счастье, идут «студебеккеры» с нашими солдатами – наверное, тыловики. Я выскочил, останавливаю их: «Братцы, возьмите раненого в кабину!» Посадили его в машину, нашего западенца посадили вместе с ним, и они поехали. В результате Лешка Молчанов остался жив, потом написал мне письмо с благодарностью. Ему просто повезло, что вовремя приехали эти машины, иначе он не выжил бы – он столько крови потерял. А так его быстро доставили в госпиталь и спасли.

На следующее утро мы поехали дальше. Едем-едем, и вдруг стрельба! Стреляют из всех видов оружия! Что такое? Мы скорее съехали на обочину. Едут навстречу нам машины с солдатами, и из кузовов стрельба. Увидели нас: «Братцы, победа!» У них с собой были и вино, и закуска. Тут же и отметили.

Через несколько дней приехали мы в город Хемниц, там стояла наша дивизия. Начальник штаба батальона посмотрел на нас и говорит: «И что с вами делать? Вы же дезертиры!» Мы стоим перед ним вдвоем с ездовым. Как ему объяснить, почему мы так долго отсутствовали? Связи же никакой не было, мы даже не знали, где наша часть! Хотя я вам скажу честно – мы не очень-то спешили. У нас часть повозки была свободна, и пока мы ехали по Германии, то в повозке кое-что появилось. Нам по дороге попадалось очень много брошенных магазинов, и мы по этим магазинам ходили, брали вещи. Да и не только по магазинам. Иногда заходили в брошенные дома и сразу шли в погреб. У немцев во всех погребах была курятина в банках и консервированный крыжовник. У них вообще было полно еды – и консервы, и заграничные фрукты. Чего в этих домах не было, так это хлеба, а остальное все было. Помню, один раз зашли в какой-то шикарный дом – ломом сорвали замок, зашли и давай там шарудить. Чутье у нас было саперное! Отодвинули шкаф, а за шкафом был ящик наподобие сейфа, разбили его кувалдой. Внутри лежал пистолет, украшенный узорами, и очень красивый морской кортик – офицерский, а, может, даже адмиральский. Сейчас этих кортиков полно, а тогда это было чудо! На лезвии были рисунки – мы такого и в сказке не видели!

И вот начальник штаба на нас посмотрел, еще кое-кто пришел из офицеров, был и замполит. Они не знали, как нас наказать, но когда увидели, что в нашей повозке что-то есть, то нас сразу «реабилитировали». А кортик и пистолет лежали у меня в вещмешке, и старшина говорит: «Ну давай, выкладывай, что там у тебя!» Я все выложил, и тут же и кортик, и пистолет забрали: «Не положено такое оружие солдату иметь!» Но мне тоже кое-что осталось – часы были женские, я их маме отправил. Еще шоколад остался – в общем, было кое-что и для нас. Солдату разрешалось отправлять две посылки по пять килограммов, а офицеру – две посылки по десять килограммов. И мы это все отправляли домой. Я послал маме шоколад, много ткани, разные мелкие вещи – это для нее было на вес золота.