Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Годунов смертельно болен, он болен смертью, но у него есть еще краткое время, и что он сделает, что пожелает он сделать последним в своей жизни, кого он позовет перед смертью? Ктото начинает выкрикивать и тем самым указывать на его возможные действия: «за лекарем», «скорее к патриарху», «духовника». Но вот выбор царя сделан – «царевича, царевича зовет».
Годунов говорит сыну:
Я подданным рожден, и умереть
Мне подданным во мраке надлежало;
Но я достиг верховной власти – чем?
Не спрашивай. Довольно: ты невинен,
Ты царствовать теперь по праву станешь.
В чем истинные права человека на власть и в чем «правота» власти, мы уже говорили. Отметим, что в последних словах Годунова нет раскаянья, а в самом начале драмы Воротынский «вопрошает» и указывает нам: «Слушай, верно губителя раскаянье тревожит».
О милый сын, не обольщайся ложно,
Не ослепляй себя ты добровольно.
«Ложное обольщение», «добровольная слепота» – эти слова Годунова обращены и к нему самому. Не собственный нравственный опыт передает отец, а царь Годунов учит молодого царя хитроумным приемам царствования, как можно усидеть на троне и управлять народом, усмирять его и держать в повиновении. Только таким может быть завещание человека с убеждением «грабь и казни». И делает Годунов сына царем только для себя, желая сохранить и продлить в нем свое царское величие и превосходство. И тем он оказывается повинен в скорой гибели своего сына. И как он, Борис Годунов, вступив на престол, не стал настоящим царем, так, родив сына, не стал ему настоящим отцом. Вот в чем личная трагедия этого не скажу умного, но одаренного и хитрого, нравственно несостоявшегося человека. Отметим здесь одну интересную деталь: Годунов заканчивает разговор наедине с сыном словами: «Я чувствую могильный хлад…» – и Пушкин ставит многоточие, то есть пауза, и далее автор указывает в ремарке, в скобках – «Входит патриарх, святители, за ними все бояре. Царицу ведут под руки, царевна рыдает». Патриарх входит без приглашения, но очень вовремя, когда разговор с сыном окончен, и, конечно же, он подслушивал их разговор. И уже к концу своего прощания Годунов обращается к «придворному окружению».
Друзья мои… при гробе вас молю
Ему служить усердием и правдой!
Он так еще и млад и непорочен.
Клянетесь ли?
Б о я р е
«Друзья мои…», «служить усердием и правдой» – звучит неискренно и неуместно. А ведь только что говорил он сыну:
Передо мной они дрожали в страхе;
Возвысить глас измена не дерзала.
Годунов прибегает к самым надежным нравственным ценностям лишь как к средству удержать за сыном власть. И вновь вспоминается им обещанное: буду «благ и праведен». Но не исполнил, и бояре вскоре с легкостью изменят клятве и присягнут Лжедмитрию.
Простите ж мне соблазны и грехи
И вольные и тайные обиды…
Святый отец, приближься, я готов.
Чужое прощение не поможет без собственного раскаянья, признания своей неправоты как начала исправления. И все слова прощения для Годунова лишь внешние атрибуты, выполнение последней обязанности, как и последующий за этими словами «обряд пострижения» в монахи. А «святый отец» только молчаливо сопроводил нераскаявшегося грешника к «престолу Божию».
Теперь рассмотрим не менее важный образ в произведении: Григория Отрепьева. И первая сцена, к которой мы обратимся, – «Корчма на литовской границе». Варлаам подсказывает нам, что именно, переступая границу, теряет «беглый инок» Григорий:
Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли.
Все равно… было бы вино.
Он оставляет Родину, а также отказывается и от родного имени. Пушкин указывает в начале сцены, в ремарке: «Григорий Отрепьев, мирянином». Но, после того как он переходит «границу», некую нравственную черту, Пушкин в дальнейшем отказывает ему в личном имени и называет его постоянно самозванцем, только дважды делая исключение, называя Димитрием, на что есть свои причины. Убежав из монастырского заточения, на воле, под собственным именем, «мирянином», ни в чем еще не виновный, возле границы он еще может распорядиться собой иначе. Но он сам, зачитывая указ о своей поимке, подставляет под свое имя черты другого человека. Отказ от имени у Пушкина нередко равносилен отказу от собственной человеческой сущности, своей личности. И здесь же, на границе, происходит еще одно важное обстоятельство: Отрепьев совершает первое свое злодеяние, подставляя вместо себя и обрекая на гибель другого человека. Самозванство неминуемо ведет к злодейству.
Читать дальше