Ильгар Мамедов - Долгий путь к январской реке (из дневников разных лет)

Откуда взялось это выражение, даже и не знаю. Вообще в Баку мы использовали свой непохожий ни на какой другой лексикон – какие-то выражения или отдельные слова, которые больше ни в одном городе той, огромной нашей страны, не слышал. Например, спортивные штаны назывались «финки». Почему? Никогда не смогу объяснить значение этого слова. Самое интересное, что бакинцы даже сегодня меня поймут, если я скажу, что вышел на улицу в «финках». Или никогда не говорили, что стекло разбивали, при этом почему-то используют до сих пор глагол сломать. Именно по этим и другим подобным отдельным словам или словосочетаниям можно вычислить, что имеешь дело с уроженцем Баку.

Так что родители совершили серьёзную ошибку, отправив меня в другое учебное заведение. В 23-й школе мне нравились отдельные предметы, некоторые преподаватели, ради которых я бы ещё ходил на уроки. А новую школу под любым предлогом пытался избегать. К тому же, когда попал в сборную республики, там уже освобождали от занятий официально – шла подготовка к Спартакиаде школьников СССР. Мы уже считались элитой, нас переводили из класса в класс почти автоматически.

Но я забежал немного вперёд. Потому что в первых классах о занятиях спортом речь не шла. Меня увлекла музыка. Или скорее стремление не отставать от Азиза: старший брат учился играть на фортепьяно. И я, как попугай, часто в его отсутствие прикладывался к инструменту, тому самому роялю, который стоял ещё в той малюсенькой квартирке на улице Видади. Ну и мама с бабушкой почему-то решили, что у меня для музыки даже больше способностей, чем у Азиза. В моих бренчаниях они, судя по всему, усмотрели зачатки юного Моцарта, и я тут же был определен в музыкальную школу.

В Баку в те времена все учились музыке. Плюс ко всему я брал частные уроки у жившего через двор от нашего нового дома преподавателя – Соломона Давидовича, обитавшего в хибаре, почему-то называвшейся финским домиком. Может быть, потому, что там постоянно было очень холодно. Подобные дополнительные занятия были непременным условием воспитания будущего Моцарта.

Пианино, помню, стояло прямо на земляном, покрытом линолеумом полу. Запомнил я это прекрасно, потому что даже сейчас, когда вспоминаю о тех уроках музыки, чувствую озноб, постоянное ощущение холода, веявшего от пола. Как же у меня стыли ноги! Я не мог даже попасть по педалям фортепиано. Как Соломон Давидович затащил этот чертов инструмент в свою крохотную комнату, никто не знал. Мама очень уважительно, понизив голос, говорила, что это фортепиано учитель музыки привёз аж из побежденного Берлина.

В общей сложности лет шесть посвятил музыке. Однако просиживать часами за роялем я был не готов. А потому и в этой школе стал ходить на шатал.

И полностью провалился на очередном концерте, которые раз в полгода устраивали для родителей, – это был своеобразный экзамен, как бы отчёт о проделанной работе.

Мама с бабушкой, очень красивые, в праздничных нарядах, пришли на концерт. И отца с собой зазвали. А когда я с треском провалился, они с немым укором посмотрели на моих педагогов. Те развели руками:

– А что вы хотели, он давно уже не ходит на занятия.

– Как не ходит? Мы же исправно подвозим его к школе…

Они даже представить не могли, регулярно провожая меня до дверей музыкалки, что я проделывал то же самое, что и в обычной школе: смотрел в окно, чтобы родители исчезли из поля зрения, – и прямиком на бульвар или в парк Кирова, где всегда было чем себя занять: есть вкусное мороженое или горячие кутабы. Тем более, что никогда не был один – всегда находились такие же любители шатала.

А ещё мы обожали фильмы про индейцев с Гойко Митичем – «След Сокола», «Чингачгук – Большой змей», «Апачи» и прочие. Нравились нам и красочные индийские ленты – «Зов крови», «Зита и Гита», «Слоны – мои друзья»… Сегодня, с высоты своих лет, мне всё это кажется немного смешным. А в мальчишеском возрасте это было приятным времяпрепровождением, во многом познавательным.

Мои фортепьянные эксперименты после этого закончились. Собственно, до этого папа не вмешивался в мои занятия музыкой. Но после того концерта взял за руку – и отвел в секцию бокса в большом здании бакинского «Динамо».

Ничего не происходит в нашем мире просто так, случайно. То, что мама заставляла меня заниматься музыкой, неожиданно помогло мне в спорте. Когда я перешел в фехтование, то Марк Петрович Мидлер, наш великий тренер, сразу дал определение моему стилю ведения боя – музыкальный. Это когда у тебя абсолютный слух, ты способен ритмически разложить бой и успеваешь нанести укол в долях секунды чуть раньше, чем твой противник.