Геннадий Разумов - Зебра полосатая. На переломах судьбы

Его глаза загорелись веселыми огоньками, губы расплылись до ушей. Он помолчал, наслаждаясь приятными воспоминаниями, потом добавил с хитроватой усмешкой:

– А Людочку из Планового отдела помните? Как же хороша она тогда была в той своей юной зрелости. У нас с ней тогда все и началось.

Услыхав такое, я чуть не задохнулся от гнева. Уши мои вспыхнули горячим огнем, щеки покрылись рваными красными пятнами.

"Ах, ты мерзавец, – взорвался я запоздалой ревностью. – Никакой ты, оказывается, не Вайнштейн из Строительного, а тот паршивый фрукт Женька Зайдман из Гидротехнического. Это ты отбил у меня Людмилу, которая тогда под вечер от меня к тебе в палатку убежала. А я ведь, дурак, чуть ли не жениться на ней собирался, даже, кажется, предложение ей делал. А ты, скотина, переманил девку”.

Отдышавшись и погасив приступ ярости, я взял себя в руки, несколько раз глубоко вздохнул, немного успокоился и подумал:

"Однако, чего так раскипятился? Совсем с катушек скатился. Черт с ним, и со всем этим прошлым. Подумаешь, ну переспал с Людочкой один раз. Делов-то. Будет он за это в аду баланду хлебать”.

Я отвернул рукав куртки и с нарочитой озабоченностью посмотрел на стрелки своих сейковских.

– О, уже время, мне пора, – заторопился я, резко повернулся и, бросив злой взгляд на своего старого соперника, стремительно шагнул в сторону. Надо побыстрее отвалить от этого негодяя.

Но вдруг остановился, подумал и решил с уходом повременить. Снова направил взгляд на Зайдмана и, проглотив слюну, которой только что чуть было в него не плюнул, спросил:

А кого вы еще видели из наших гипроводхозовских сотрудников?

– Как это кого видел, – удивился тот, – каждый день вижу. Неужели вы не знаете? Ту самую Люду ежедневно и вижу. Как же ее не видеть – она ведь моя жена. Разве не помните, что мы с ней после той картошки и поженились?

"Ого-го”, – вздрогнул я от неожиданности. Вот оно что! Каков прикол, каков поворот сюжета. Ну, и дела.

Откуда же я мог об этом знать? Ведь я тогда так обиделся и расстроился, что перешел даже работать в другое помещение института. Чтобы рожу этого типа больше не встречать.

А у них-то, оказывается, все было вполне серьезно, никакая не банальная интрижка, как я тогда подумал, а что-то, вроде бы, любовь.

Впрочем, теперь никакого значения это не имеет, так, лабуда, ништяк.

Я окончательно остыл и опять повернулся к бывшему сослуживцу:

– Ну, хорошо, Люда, так Люда. А еще кого-нибудь встречали?

– Даже не припомню, кажется, никого особенно. Впрочем, – Зайдман задумался, поморщил лоб и, прикрыв веки, сказал неуверенно: – Последний раз по телефону разговаривал с Разумовым, наверно, помните такого. Вы-то не встречали его случайно?

Вдруг он осекся, вновь со вниманием уставился на меня, и слышно стало, как в его лысом черепе заскрипели ржавые колесики мозговых извилин. Затем он густо покраснел, вытер со лба капли пота бумажным платочком и тихим хриплым голосом смущенно залепетал:

– Ой, Геннадий, простите, бога ради. Как же это я сразу не узнал вас? Почему-то решил, что вы – Вайнштейн из Гидротехнического отдела. Надо же так перепутать. Ой, как стыдно.

Вот мы были и квиты. Я удовлетворенно про себя хихикнул и с удовольствием, как в мягкое кресло, погрузился в хорошее расположение духа.

Но, собственно говоря, могло ли быть иначе? Ведь мы оба были стары, слабы мозгами, и нас обоих неудержимо настигал и цепко хватал за шкирку вреднючий пес-склероз.

И я уже без прежней недоброжелательности похлопал Зайдмана по плечу.

– Ладно, чего уж тут. Пошли лучше пивка попьем, – предложил я, и тот сразу же согласился.

Мы зашли в ближайшую забегаловку и просидели там добрых пару часов. Все говорили, говорили, вспоминали, вспоминали – ностальгировали.

Потом долгие годы мы с Зайдманом приятельствовали, постоянно встречались, посвящали друг друга во все свои дела и заботы, делились радостями и обидами, надеждами и разочарованиями, жаловались на детей и артрозные коленки. Оказавшись близкими соседями, мы почти каждый вечер выходили скрести красовками асфальт уличных тротуаров, гуляли, смеялись, грустили, заходили в кафушки попить чайку, пива, а изредка и чего-нибудь покрепче.

Евгений Айзикович оказался неплохим рассказчиком, и я слушал его в оба уха, с каждым разом все больше утверждаясь в том, как тесно схожи наши жизненные пути и как близко совпадают они с судьбами многих других моих сверстников. Мы оба, попав по случаю в XXI-й век, перешагнув порог тысячелетий и чуть было об него не споткнувшись, пытались теперь хоть как-то к нему притереться. То с большим, то с меньшим успехом.