И тут меня забирал стыд. Ну, во-первых, я очень не любила, когда на меня обращали внимание. Во-вторых, я считала себя взрослой девочкой, и не нужно было со мной заигрывать! Еще мне было стыдно оттого, что, мне казалось, будто Валентина Алексеевна угощает меня из сострадания. Мы жили скромно…
И не взять конфету я не могла. Потому что знала: это невежливо. Я брала эту злополучную конфету, как бука, опустив глаза, что-то промямлив в знак благодарности, и никогда ее не ела. Не нужна мне была чужая сладость! И вообще не нравилась мне эта Валентина Алексеевна!..
Отчего-то я помню себя ребенком только в лете. А ведь были и весна, и зима, и осень… И мы жили в них тоже. Нет, все-таки если честно, какие-то отдельные эпизоды помнятся и из зимы. Как, например, пришла я зимой с мороза и увидела себя в зеркале, висящем на стене. Ярко-голубые глаза на раскрасневшемся лице в обрамлении валяного зеленого башлыка (где только родители откопали это чудо – башлык?). «Сочетание голубого и красного с зеленым выглядит просто ужасно!», – тут же сделала я вывод. Понимать же это заключение следовало так: Господи! Какая я некрасивая!..
Осознание своей некрасивости поселилось во мне с тех пор, превратившись в юные годы в комплекс. Так мне кажется в свои сорок.
Но я отвлеклась. Итак, лето. А это значит, что мы едем к бабушке, бабушке Сене (маминой маме). В альбоме у меня лежит старинное картонное фото: молодая красивая женщина, а на обороте – надпись «Ксения Тищенко – Федору Бойко». Это фото моя молодая бабушка когда-то подарила дедушке. Дедушку я не знаю. Он умер в войну от гангрены. А бабушка навсегда осталась в памяти как что-то доброе, теплое и беззаветно любимое.
К бабушке надо было ехать поездом три часа. События этого мы, дети, ждали, как праздника.
– А в поезде кушать будем? – спрашивали у мамы.
– Будем, – улыбалась она.
– Можно уже собираться? – не терпелось нам.
– Можно…
А что собирать? Нужно срочно было решить, что возьмем с собой, а что оставим дома. Возьмем, конечно, самое-самое… Например, зеленого плюшевого Мишку с янтарными глазками. Мишка старый, облезлый, но не взять его нельзя. Так, вот и Мишка. И он готов ехать. Сидит и ждет. Спустя много лет, приткнувшись к мужнину плечу как-то поздним вьюжным вечером, я отчего-то опять представила себя маленькой и спросила:
– Коля, а у тебя в детстве был плюшевый Мишка?
– Да, – ответил мне муж и улыбнулся в седые усы.
– Интересно, где он может быть сейчас?..
– Он уехал на трамвае…
– Как?
– Я взял его с собой в путешествие, а когда вышли на остановке, вдруг вспомнил, что он остался там.
– И что?
– Я был маленький тогда. Стоял и плакал. А в окне – мой Мишка…
– Где это было?
– Напротив Зоопарка. Проспект Максима Горького (Кронверкский сейчас).
Я хорошо знаю это место. Я там жила, когда училась на первом курсе Университета. Очень красивое место, сирень весной цветет. Там ходит 6-й трамвай. И еще какие-то. Я представила, как маленький Коля стоит и смотрит на уносимого трамваем Мишку… И почему-то эту картинку я вспоминаю вновь и вновь, хотя воочию никогда ее не видела. Наверно, потому, что это – символ всей нашей жизни, неотвратимо уносящей родное и любимое, плачь-не плачь…
Но в те далекие годы моего детства все еще было вполне хорошо. Все живы, мама молода и Мишка мой не утерян. Всю дорогу – а она нам казалась очень длинной – мы смотрели в окно. Сколько всего было интересного! Любой промелькнувший предмет, полустанок, пейзаж будил воображение. Детская душа жаждала впечатлений. А получала она то, что получала. Выбор был невелик. Но разве в этом дело? В детстве кажется, что весь мир можно увидеть в капле росы. Счастливая способность!
Бабушка жила в городе. И мне это нравилось. Нравились чистые асфальтированные улицы, утопающие в зелени, высокое бежевое здание вокзала с вывеской «ГОРОД КРОЛЕВЕЦ». Откуда такое название? Боюсь напутать, но почему-то помнится, что от польского «кроль», то есть король. От вокзала минут пятнадцать надо ехать автобусом, а потом дойти до поворота, и вот мы с братом уже бежим наперегонки к знакомому дому, чтобы первым нажать железную лапу ворот. Нажмешь лапу – зеленые ворота открываются и … – «Бабушка Сеня, это мы!» А она стоит у ворот – мягкая, седая, кареглазая – и радуется нам, и светится вся. Тут и мама подоспевает. Обнимаются, целуются, все любят друг друга. Хорошо! Пес Акбар лает. Его будка стоит под старым каштаном и вокруг разбросаны колючие зеленые булавишки каштановых плодов. Пес лает, взрослые хлопочут, а нам не терпится:
Читать дальше