мы-то думали – Москва
руки-ноги-голова
оказалось есть Камышин
Кострома и Магадан
столько слышь в России есть
городов сам Бог – не весть
вот мы их и не считаем
нету времени со-счесть
городушки-нескладушки
городишки как игрушки
города городовы
что кончаются на вы
ходят-бродят кто куда
по России города
их то сносят то возносят
то увозят в никуда
Илья Семененко-Басин
Стихотворения
Род. в Москве в 1966 г. Окончил исторический факультет МГУ им. Ломоносова, доктор исторических наук. Занимается преподавательской и исследовательской работой. Стихи пишет с детского возраста; в юности также активно занимался живописью, участвовал в выставках московского творческого объединения «Колесо», в конце восьмидесятых годов выпускал самиздатский журнал «Ситуация», посвящённый пластическим искусствам. В 2012–18 гг. изданы книги стихов: «Ручьевинами серебра», «Мои стихи: В память 100-летия кубо-футуризма», «Лира для диких зверей», «Март 2007», «Ювенилиа». В 2015 г. – прозаический сборник «Начало века: микропроза». Поэтические публикации в журналах «Гвидеон», «Журнал ПОэтов», «Волга», «Урал», в альманахах «Среда» и «Средоточие». Стихи публиковались также в переводах на нидерландский, сербский, английский языки. Работы в жанре бук-арта находятся в Собрании конкретной и визуальной поэзии супругов Сакнеров (The Sackner Archive of Concrete and Visual Poetry; Miami) и в архиве Исследовательского центра Восточной Европы (Forschungsstelle Osteuropa; Bremen). Участник Фестиваля свободного стиха начиная с 2014 г. Член Союза писателей Москвы.
Вот тебе,
бабушка,
и день.
Ликвидация и ремонт
крыс, мышей,
кресел, стульев
обещаны живущим. Передвигающимся
коридорами времени.
Гнёт к земле
после чащи мебельных ножек,
гнёт течением воздуха, на восток
несущим с улиц Смоленска песчинки,
шерстинки, исчезающие имена
кресел, крыс,
стульев, мышей.
К земле, к
осколку стекла на земле, к
помеченной территории – к псу,
захлёбывающемуся лаем.
Torcido, desigual, blando y sonoro…
Quevedo
Изогнутый, изменчивый, нежный, звонкий…
Невозможно.
Не поэзия невозможна, а ручей
в неопрятной тишине
заболоченного,
подмосковного и безымянного,
дрогнувшего раз от вторжения бульдозера,
примученного
придорожным таким, зашоссейным воздухом – сверху,
и подтачивающей влагой – сбоку
и снизу,
в бархатной тишине
уверенно цветущего, выворачивающего
четвероякий подгнивший корень
на глазах у зрячей крапивы в партере,
покоящегося
«быстрым соком голова налита…»
быстрым соком голова налита
не сворует моих слов Калита
не отыщет Димитрий Донской
под нагретой разогретой доской
потому что японский бандит
выдал чёрточки кружочки в кредит
я по списку поискал их, да зря
здесь не Чичиков тебе и не Ноздря
читаешь старые стихи?
так ведь это же звукозаписи, а не письмена
и
хотят ли узкие вины
хотят ли узкие вина
или широкие – стены
перед которой расстреливали рабочих
ты не узнаешь
никогда
л о восл о восл о восл о восл о вос без конца
текучий океяна край
я вам не родилась морячкой
я матросом не родился
мене лишь голод гонит в море
знал бы, за морем женился
могла б сейчас в картинной галерее сидеть
пошёл бы честно под арест
сидеть, потупив глаз
а море слушает, черно шумит, да ест
Краюха свинца. Сквозящий холод
превращений
лёгкого света в круглую тяжесть.
Царя ль гений
воззвал к густоте, внутри сокрытой,
иль философ
нагревом добыл небесного льда.
Иоасаф,
заступник индский, молись о людях,
зде живущих,
да имут помощь и для душ-зябуш
весьма тонких.
клалЫ ужОсы Урмы: кто
судии предаст шерстистое сердце
врага и не принесёт поленца
в очаг коммуны; просеянный через ситце
не соблазнится колхозами – спасётся
В полдень я уже приходил
и вернулся
в сумерках – к деве-реке послушать беседу,
плеск беседы, болтовню струй.
Жалко, ты меня не слышишь.
Не журчишь, говоришь, в себе – о себе,
между собой:
быть девой – просто покой в стремительном течении.
Любить – это просто непостижимое,
чему не научишься.
В полдень – молчание.
Затемно – невнятная болтовня, танцующая
чуть слышно
в затенённой долине.
Читать дальше