Дмитрий Амурский - Университетские записки

Факультет наш располагается в здании второго гуманитарного корпуса. В 1987 году он считался одним из самых новых и современных корпусов университета. Лекции нам читали внизу, а вот семинарские занятия всегда проходили на шестом и седьмом этажах. Там же помещалась учебная часть факультета и всё его руководство.

Лифтов в корпусе много, но студентов – значительно больше. Поэтому торопыжки, типа меня, часто пользовались лестницами. До сих пор помню, как гудели мышцы ног, когда, не желая ждать лифта, поднимался бегом вверх по лестнице после физкультуры. Зато радовал меня тот факт, что эти мышцы ещё есть.

Помимо больших лекционных аудиторий на втором этаже ещё располагались два больших просторных холла. Почему-то они получили название сачкодромов или попросту – сачков. Вероятно потому, что там любили слоняться студенты. Жизнерадостные младшекурсники порой даже играли в этих холлах в бадминтон.

Первое собрание нашего курса прошло в главном здании университета. Подходящего зала на четыреста пятьдесят человек на нашем факультете просто не нашлось. Поэтому руководству ВМиК пришлось воспользоваться огромной аудиторией в сталинской высотке. Обычно там читают лекции студентам мехмата – их набирают немножко больше, чем нас вээмкашников. Всех собравшихся поздравили, а потом каждому вручили студенческий билет. Но, поскольку народу было слишком много, вся торжественность момента куда-то улетучилась. Если самым первым студентам достались вместе с документом крепкое рукопожатие и улыбка представителя деканата, профессора Костомарова, то оставшиеся четыре сотни получали студенческий уже без помпы. Vanitas vanitatum et omnia vanitas.

И начались наши студенческие будни. Лекции по самой главной дисциплине, математическому анализу, читал на втором потоке профессор Фёдоров Вячеслав Васильевич. Спокойный и внешне невозмутимый, свой предмет он излагал строго по знаменитому синему учебнику. Один в один, с точностью до знака препинания!

Из-за этого даже поговаривали, что Фёдоров сам же этот учебник и написал, но из-за обилия важных персон среди официальных авторов его фамилия на обложку не попала. Произносить имя и отчество Вячеслав Васильевич было для студентов слишком долго. И вскоре наш лектор получил более короткое прозвище Вячик.

Про Фёдорова рассказывали следующую историю. Однажды, когда он приступил к доказательству теоремы о том, что непрерывная на сегменте функция будет равномерно непрерывной на этом сегменте, в аудиторию ввалилась группа опоздавших студентов. В отличие от многих других лекторов, Вячик относился к нарушениям дисциплины стоически и никогда не тратил время на выяснение отношений. Опоздавшие могли спокойно пройти на свободные места и никаких карательных мер на экзаменах за это Фёдоров ни к кому не применял.

Но эти студенты зачем-то остановились у дверей и начали спрашивать, можно ли войти. И тут Вячеслав Васильевич слегка рассердился, что для него было не характерно. Оторвавшись от доски, он повернулся к вошедшим и спокойно произнёс:

– Вы меня перебили! Прошу сюда, берите мел и объясняйте, как в этом доказательстве сработает определение непрерывности по Гейне!

Студенты остолбенели. К счастью для опоздавших, среди них нашёлся человек, который быстро соображал. Он тут же ответил:

– Вячеслав Васильевич! А можно мы просто сядем?

Фёдоров кивнул, и продолжил доказательство.

Алгебру нам читала Галина Динховна Ким. С её предметом было сложнее. Учебников по алгебре первокурсникам выдали сразу несколько, но ни один из них не подходил на сто процентов, поскольку изложение велось лектором по своей собственной программе. Как я понимаю, учебник алгебры Галина Динховна в то время лишь писала. Эта книга была издана университетским издательством несколько лет спустя.

Вы спросите: «А зачем создавать новый учебник, если уже написано столько старых, если даже вам выдавали их целых три?»

Всё дело в том, что требования к уровню и строгости изложения всё время менялись, и то, что было допустимо в тридцатых или пятидесятых годах двадцатого века, перестало удовлетворять математическую общественность в семидесятых-восьмидесятых. И начались многочисленные попытки совместить строгость математических доказательств с их понятностью.

К примеру, доказательство теоремы Лапласа в старом учебнике занимало примерно дюжину строчек текста с общими рассуждениями. У нас же на лекциях обоснованию этого математического утверждения посвящался целый академический час. Так вот, курс Галины Динховны по линейной алгебре, пожалуй, был самым строгим, но в то же время и самым понятным.