Анна Семак - Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden

Мне нравилось подглядывать в приоткрытую дверь за папиными посетителями. На темно-коричневом вельветовом диване сидел гость, мама ставила на столик чайник, накрытый тряпочным цветастым петухом, вишневое варенье в хрустальных розетках, масло в масленке, аккуратно нарезанную плетёнку с маком в соломенной корзине.

Заходить в комнату без разрешения детям запрещалось, поэтому я мечтала выбрать момент и спрятаться на антресолях, заполненных пыльными книгами, чтоб потом свесить голову вниз и почувствовать себя сопричастной этим таинственным тихим разговорам под мерцающий свет горящей рубиновой лампады. Прощаясь с гостями, мы все выходили в прихожую, тащили, держа наперевес, сибирского кота Пушка, гости трепали нас по волосам, раздавали благословения, благодарили маму за гостеприимство.

Однажды к папе пришёл таинственный незнакомец – в мороз он шёл по снегу в тонких ботинках без носков и совершенно точно не был сумасшедшим. Как выяснилось позже, это был человек, практикующий аскезу, юродивый, а мама приняла подвижника за нищего, подложив ему в ботинки носки, – гость смущенно выложил подарок на порог. Приходили старенькие монахини со сморщенными от времени лицами, с пронзительно голубыми глазами – Савватия и Манефа. Манефа рассказывала, что происходила из семьи крепостных крестьян, и когда солдаты пришли в деревню раскулачивать дома, они насиловали красивых молодых девиц. Манефа, будучи очень привлекательной, проявила крестьянскую смекалку, кинулась на пол, катаясь волчком и выкрикивая всякую бессмыслицу, – солдаты погнушались притрагиваться к «тронутой умом», оставив её в покое.

От монахинь веяло удивительным спокойствием и любовью – мне хотелось закутаться в длинные полы их подрясников и просто сидеть рядом на полу, не отходя ни на шаг, – греться их внутренним светом. Думая о своем предназначении на земле, в семь лет я задумалась о монашестве. Меня завораживали таинственные люди в черных одеждах, отрекшиеся от собственного имени и всех земных благ ради служения высшей цели. Я росла в строгой религиозной семье – мой отец служил в церкви регентом, руководя хором. Папины посетители, удивительные люди, исполненные царского величия, спокойствия и доброты, открыли мне мир, который сильно отличался от того, что я позже видела вокруг. Мне казалось, что я тоже смогу однажды стать одной из этих блаженных стариц, носить подрясник, клобук на голове, отвечать на вопросы только по существу и раздавать из бездонных карманов карамельки облепившим меня со всех сторон детям. Меня привлекала тайна, которую, казалось, они хранят за маской безмолвия, и я не совсем понимала, ради какой такой сакральной идеи можно навсегда забыть о себе, о мороженом в пост, мечтах о море, но много позже, получив ответы на так долго мучившие меня вопросы, пожалела, что, став свидетелем многочисленных цыганских свадеб, регулярно случавшихся в старинной белокаменной церкви около нашего дома, я сделала выбор в пользу многоярусного зефирного платья, маленьких пажей, рассыпающих вокруг молодоженов цветы, и молодого красивого жениха, гордо подъезжавшего к церковной ограде на блестящем, мускулистом коне, издающем воинственный клич. Цыгане умели произвести впечатление на маленьких босоногих девочек, промышлявших в то время у храма, обменивая иностранцам букеты синих подснежников на жевательные резинки и лишнюю канцелярию.

Все мое детство прошло в церкви, мы с сестрой пекли просфоры в крошечной пекарне у дома, слушали стройное молитвенное пение светлолицых женщин в белых платочках, из оставшегося теста нам разрешали слепить что-то на свой вкус, посыпая пресное тесто сахарным песком, – по дороге домой мы, не снимая платков, бежали наперегонки, счастливые и умиротворенные, обжигая губы горячими крендельками. Я любила прийти в церковь одна, когда там никого не было, отскребать с пола воск специальным скребком, натирать подсвечники.

В этой завораживающей тишине, в прохладе каменных стен, я чувствовала себя как дома, и мне казалось, что именно здесь со мной никогда не случится ничего плохого, потому что все святые, поблескивающие нимбами в свете горящих свечей, меня любят, а как иначе – я же хорошая, помогаю навести здесь порядок.

Однажды иностранец принял меня за нищенку и подал десять рублей – это были огромные деньги. Папа опустил их в церковный ящик.

Возвращаясь в свой секретный сад, я любила обклеивать платье колючками, набивая плотное полотно, и представляла себя нищенкой, питающейся только черствым хлебом и водой: тогда мне казалось, что в нищенстве кроется великое счастье – тебе совершенно незачем переживать, что тебя обворуют или где жить, жить можно где угодно и на свободе это даже лучше – сегодня под мостом в картонной коробке, а завтра тебя позвали в гости незнакомые добрые люди, и ты радуешься подушке, одеялу, горячему супу и тому, что ты счастлив, не имея холодильника, телевизора, лишнего мусора в шкафу. В детстве мне хотелось стать писателем, собрать за свою жизнь как можно больше историй, что и стало впоследствии моим любимым занятием – встречать удивительных людей и делать зарисовки всех необыкновенных событий, в которых они участвовали.