Владимир Губарев - А-бомба. От Сталина до Путина. Фрагменты истории в воспоминаниях и документах

Но, по мнению Сталина, Курчатов не подходит. Сталин прекрасно помнит, как при выборах в академики его «прокатили». Пришлось потом добавлять еще одну ставку специально для Курчатова. Нечто подобное может случиться и теперь. Да и бомбу Курчатову нужно делать, забот у него хватает и без Академии.

Значит, остается двое – Христианович и Вавилов.

Из дневников академика С. И. Вавилова:

«26 марта 1940 г. Барвиха.

Я благодарен прожитым 49 годам за то, что я узнал настоящее, подлинное величие искусства. Я видел, понял Пестумские храмы, Св. Петра, Джорджоне, Леонардо, я слышал и понял Баха, Россини, Моцарта, Бетховена, я знаю Пушкина, Гете, Тютчева, я знаю Рим и Петербург, Микеланджело и безголовую римскую Венеру. Когда вспоминаешь об этом – тихая радость и удовлетворенность, как ни от чего другого.

Почему это так? Во мне, человеке абстрактного склада! Красота?

Меня значительно менее трогает красота в природе, горы, море, но вот следы культуры, развалины вместе с природой, итальянский „культурный пейзаж“ – это волнует всегда».

Вождь народов, конечно же, не догадывался о существовании дневника ученого. Ему и в голову не могло придти, что у Вавилова хватает времени, чтобы фиксировать почти каждый прожитый день. Да и опасны такие записи: они могут стать главными документами для следователей. Кстати, в создании обвинительного заключения для брата – великого Николая Ивановича Вавилова – именно его записи помогли «обосновать» даже самые чудовищные обвинения. Стоило ему сказать несколько добрых слов о правителях той или иной страны, и уже это становилось основанием для обвинений в шпионаже. Наспех записанные дневниковые строки удачно «вписывались» в архитектуру обвинений.

С августа по декабрь 1940 года дневники Сергея Ивановича Вавилова пронизаны трагедией:

«За эти дни столько перемен и самое страшное несчастье. У брата Николая 7-го на квартире был обыск. Сам он сейчас во Львове. Значит, грянет арест, значит, рушится большая нужная жизнь, его и близких! За что? Всю жизнь неустанная, бешеная работа для родной страны, для народа. Вся жизнь в работе, никаких других увлечений. Неужто это было не видно и не ясно всем? Да что же еще нужно и можно требовать от людей? Это жестокая ошибка и несправедливость. Тем более жестокая, что она хуже смерти. Конец научной работы, ошельмование, разрушение жизни близких. Все это грозит… Хорошо, что мать умерла до этого, и так жаль, что сам не успел умереть. Мучительно все это, невыносимо…

У науки, конечно, только практические цели, и в конце концов бессмысленен спор „об основах“.

Руки опускаются. Город с его домами, памятниками, петербургскою красотой кажется гробом повапленным, а люди – мертвецами, еще не успевшими залезть в гробы…

Смотря в стекло на письменном столе, в своем отражении узнаю Николая. Словно привидение. Так это страшно.

В эти жуткие дни я отчетливо ощутил, что старею. До сих пор почти всегда казался себе самому почти мальчишкой.

Старею, чувствую полное ослабление творческих стимулов, беспомощность, бездарность и слабость.

Люди кажутся мало отличимыми от кузнечиков и автомобилей, война не ужаснее обвала и грозы. Сам для себя превращаюсь в предмет неодушевленный. При таких условиях жить – трудная задача.

Постепенно исчезает самолюбие и эгоизм. Безо всякого удивления, безошибочно угадываю и вижу эгоизм окружающих, желание меня „исполосовать“, и к этому эгоизму отношусь совершенно снисходительно, как к биологической неизбежности.

Кончается год, который для меня был самым тяжелым до сих пор в жизни. Тяжелый по безысходности, по нелепой безжалостности и по отсутствию сопротивляемости у меня. Развивающийся с каждым месяцем „материалистический объективизм“ спасает от отчаяния. На будущее начинаю смотреть так же просто, спокойно и хладнокровно, как „смотрит“ камень на пыльной дороге или луна. Окаменение, окостенение – это результат года и самозащита».

Он был убежден, что следом за Николаем арестуют и его. В этом не сомневались и другие, с кем он сталкивался и работал. Но его не трогали. Более того, Сергей Иванович вновь был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР, и из Москвы приехал знаменитый фотокорреспондент, чтобы снять его для газеты.

Всем стало ясно, что «Хозяин» распорядился не трогать академика Сергея Вавилова, мол, не только сын за отца не отвечает, но и брат за брата.