И та и другая, пробираясь по этим кручам, смотрели далеко вперёд, не видно ли холмов, окружавших пространство, где должен был находиться их новый дом. У подножья этой возвышенности протекала река Баньска, через которую с одного берега на другой к монастырю можно было перейти только по бревну и пойти дальше тропинкой вдоль реки Косаницы, до её впадения в Топлицу. До места, где был храм.
Вдруг подул ветер, и резко похолодало, он мягко коснулся их лиц, возвестив о возможной грозе, и под давлением низкой облачности уменьшил видимость вокруг.
«Знаешь ли, сестро, сколько нам ещё идти, потому что вот уже седьмой час мы шагаем, а нигде не видно ни живой души, ни голоса», – произнесла Феодора, испуганная неожиданным горным ветром, и добавила. «Нету ни орлов, ни соколов над этими скалистыми гребнями. Ни одна лисица нам не перебежала дорогу, хотя в этих местах много зверей. Наши охотники приходят сюда на заре и уже до полудня возвращаются с мешками, полными птиц и лесной дичи».
«Не бойся, – ответила Анастасия, обернувшись к ней, и крепче затянула узелок на плече, – но я думаю о том, что в монастыре у нас не будет ни возможности мысленно возвращаться в прошлое, ни говорить о том, что нас по жизни связывает».
«Я ничего не ожидаю, не гадаю, пусть будет всё по воле Господней. И пусть нам там, в святом месте, никто не мешает в усердных молитвах. А воспоминания будут постоянно приходить и переплетаться с действительностью, и это нам поможет оставаться бдительными. Точнее, пусть вся роскошь этого мира будет с теми, кому она принадлежит, а наше существование окрепнет в том, куда мы идём. Потому что кто не будет бодрствовать, как тому учит Господь, не спасётся».
«Я благодарна тебе за то, что ты так часто, вот и сейчас, возвращаешь меня к Евангелию», – произнесла Анастасия.
Затем она взглянула на небо и в его западной части увидела ленточные отсветы заходящего солнца, которые опускались на вершины гор, пробивая низкие облака. Слегка опустив голову, она заметила упавший ствол и, положив узелок, села отдохнуть.
Рядом с ней, тоже желая немного передохнуть, села и Феодора.
Обе перекрестились, помолчали, затем Феодора произнесла, глядя на неё вопросительно:
«Я всё ещё нахожусь под огромным впечатлением дивных слов Немани. Когда он от епископа Калиника получил монашеское имя Симеон, он перед всей своей знатью сказал: “Анна и я с сегодняшнего дня больше не ваши господа. Мы оба вам только брат и сестра, и между мной и Анной те же отношения. Господу, господарю всех нас, я буду молиться за свой народ, который дал мне возможность править им… Я старался, чтобы наш корабль сербский имел одного капитана, зная, что только так мы можем остаться близкими друг другу и Богом принятыми. По-другому нельзя. Бог один. Только представим себе три поселения, имеющих три различных Бога. Тут настоящей веры нет, им грозят постоянные опасности. Правитель должен быть предан Богу, привержен народу, во всём честен”. Вот это искренность…»
«Знаю, знаю, всё это я хорошо запомнила», – сказала Анастасия.
«Прости, но чувства мне подсказывают, что в этот миг, в этом необозримом лесу, где всё живое затихло, я должна напомнить слова Великого жупана, а ныне монаха Симеона, обращённые к тебе. Вот что он произнёс пред всеми: Анна, дорогая моя, радость жизни моей, я должен поблагодарить тебя за всё доброе и просить прощение за плохое, что я, не подумав, сотворил. Особенно благодарю тебя за доброту, искренность, уважение и внимание, с которыми ты меня встречала и провожала в путь-дорогу. За любовь, подобную милости ангела, которая звонче церковных колоколов и ярче лампад в полумраке монастыря. За терпение, что благотворнее людских даров, без тени гордости, страдающих взглядов или подозрений. За мудрость, с которой ты угадывала мои чувства – и когда я возвращался униженным подданными императора и когда был доволен императорами. Ты являешься доказательством, что вера крепче жизненных потребностей и неверия, а надежда плодороднее самых урожайных полей, пастбищ, виноградников, императорских сокровищниц и хозяйственных амбаров. Ты опекала бедняков и наполняла их сумы, а теперь тебе с пустой сумой легче будет идти в монастырь. Разве это не мудрость! Потому что мудрость не выносит дурных поступков и земных удовольствий, а мудрецам не нужны ни переметные сумы, полные сокровищ, ни завидное положение. Только мудрый совет является истинным путём заблудшему и возвышенным даром умному. Ты поняла, что людское уходит как вода в пересохшую землю и остаётся на земле не дольше упавшего с дерева яблока. И видела – как лицо в зеркале видит себя. Знаю, это может только тот, кто в душе носит Бога, и Им стяжает небесную любовь и для себя, и для всех вокруг. Потому что эта наша земная любовь не умеет как надо терпеть, или даже истинно радоваться и быть довольной ни своими постижениями истины, ни добродетелями других. Ей не хватает широты, а также усилия противостоять ненужным желаниям и низким побуждениям. А ныне, мой жизненный путь, моя радость без конца и края и свет во тьме, моя дорогая Анна, жено без злой мысли, без худого слова в доме и даже наименьшего зла в себе, моя единственная спутница, настал миг расставания, мы пойдём новым, единственно ближним путём к Богу. Исполненные радости, что этот день настал, и потомки наши остаются воспитанными и грамотными. Давай подадим друг другу руку, без слёз в очах и вздохов из груди, чтобы души спасти и найти путь в вечную жизнь. С небесной любовью, которая побеждает все мельницы зла и несправедливости, пойдём своим, Господу угодным путём. Я в мой, а ты в свой монастырь. И там, с той любовью, которой ты одаривала всех, приходящих к нам во дворец, как Солнце, посылая свет, разгоняет самую густую тьму и даёт неограниченное тепло Расу, будем сестрой и братом всем, кто в монашеских мантиях. Чтобы людям, ищущим Бога, подарить оставшееся нам время. Поэтому с этой минуты, моя святая сестро Анастасия, молись, чтобы нас Господь встретил и в Царствии Своём, и снова соединил.
Читать дальше