Капитан Зельтц - Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

Этот небольшой инцидент повлиял на мою походку – придал ей эдакий морской стиль. Ноги на ширине кресла, переставляются по параллельным линиям. Кроме того, я понял, что когда лежачих больных резко переводят в вертикальное положение – жди сюрпризов. Были и другие сюрпризы. Были дедки, которые вдруг могли треснуть тебя здоровой рукой – тут, опять же, главное не зевать, понимать клиента с полувзгляда и со здоровой стороны к нему не подходить. Больше хлопот доставляли, однако, молодые пациенты (те, кому ещё не было 80-ти и которых ещё не стукнул «кондратий»). Те истошно орали по поводу и без повода, взывая к санитару, или же упорно названивали в звонок вызова.

Пролетели первые 2 часа беготни по отделению. Начинается следующий обязательный номер программы: «Раздача харчей».

По отделению, преодолевая угловое ускорение Земного Шара, ползёт буфетчица Сусанна. Бесформенное существо, со смуглым квадратным лицом. Сусанна толкает перед собой металлическую конструкцию с подносами. На подносах – одноразовые тарелочки с диетической пищей. Весь этот буфет медленно и громоздко двигается по отделению, а вокруг вьются санитары – хватают подносы и разносят пациентам, возвращаются… Со стороны это напоминает кадры из «Звездных войн» – «Звезда Смерти», и вокруг неё снуют истребители.

– Санитар!

Бежишь на уже ноющих (после утренней помывки) копытах. Прибегаешь.

– Чего изволите?

– Что сегодня на завтрак?

Буфетчица Сусанна слышит этот вопрос и начинает бурно ржать.

– Я уже 20 лет здесь работаю, каждый день здесь на завтрак одно и то же!

На завтрак – омлет с грибами и пармезаном, салями, паштет из гусиной печенки с орехами, жареные в меду перепела, и недорогое 20-летнее «Шардоне».

Ну, я чуточку преувеличил, конечно.

Значит так: 20-граммовая баночка крем-чиз, малюсенькая баночка маргарина, хлеб, варёное яйцо и, в одноразовой тарелочке, нечто напоминающее манную кашку.

Сьюзи похожа на упитанного деревенщину-батрака, но общается с клиентами на 4-х языках, а ещё – ухитряется раздавать пищу, не отделяясь от буфета – за счёт умелой манипуляции санитарами.

Мне быстро объяснили, что манипулирование себе подобными – разновидность местного спорта. Поначалу, я не хотел конфликтовать даже с последней уборщицей, и мне пришлось побегать. Уже скоро по отделению гремело только мое имя. Правильно – кого будет звать клиент? Того, кто с большей вероятностью примчится на зов родного голоса.

После раздачи завтрака Старшина отсылает меня на подмогу в палату ИВЛ.

Там тихо. Там скучает медсестра и посапывают аппараты искусственного дыхания. На койках три трупа. Через электронные капельницы им дают жидкость и лекарства. Им закачивают питательные смеси через зонд прямо в желудок. За них дышит машина. Моча сливается по трубочкам в пакетик под кроватью.

Иудейская вера запрещает отключать покойника от аппарата ИВЛ, пока бьётся его сердце. А когда сердце устаёт – прибегают посланники господа (или сатаны?), привозят с собой электрическую адскую машину, бьют мертвяка электричеством – и вот, он уже снова попадает под категорию «живой». Хотя, по сути, он обычный зомби. Несколько раз возвращённый из ада и насильственно удерживаемый в Сансаре организм.

Я помогаю медсестре ворочать, обмывать и намазывать кремом разбухшие от отёков тела. На телах остаются углубления – следы от наших пальцев, и в них моментально набирается жидкость. Иногда тела начинают пон осить, и они буквально плавают в смрадной жиже. В комнате становится трудно дышать, но мы, сдерживая рвотные спазмы, обмываем их и меняем им бельё. Впрочем, есть ещё одна, не менее экстремальная процедура – обработка пролежней.

Я поворачиваю тело на бок и удерживаю его. Сестра снимает зловонные бинты. Открывается серо-зелёная глубокая рана. Практически, дыра, в которую можно спрятать кулак. Хирург невозмутимо кромсает гнилое мясо. Я стараюсь не дышать, потому что, боюсь, такой невыносимой жуткой вони мне не выдержать, и меня вырвет прямо на операционное поле.

И богохульные мысли посещают меня: если кто-то действительно верит, что Господь милосердный всё видит и всё знает – нужно бы привести его на денёк в эту палату, в хранилище живых трупов. Нужно бы показать ему милосердие Господа во всей его неумолимой, всесильной и беспощадной мощи.

Образ нейрохирурга овеян славой и возвышен в глазах публики. Но мой герой – рядовой и безликий общий хирург, который каждый день обрабатывает пролежни, задыхаясь от невыносимого смрада, и не получая за это признания, регалий, дорогих красивых бутылок. Его пациенты безмолвны. Его подвиги будничны, рутинны и безвестны.