Александр Трегуб - Воспоминания и рассказы. История семьи Трегубов

Вечером 2 мая мы вернулись в полк, который 3 мая двинулся в сторону Эльбы на встречу с американской армией, которая в соответствии с договоренностью почти месяц стояла на левом берегу Эльбы и не принимала никакого участия в боях за Берлин. Мы продвигались довольно быстро, практически без боев. Теперь основной задачей немцев было как можно быстрее достичь армии союзников и сдаться, чтобы не оказаться в нашем плену. Другого выбора у них уже не было. 6 мая наш полк подошел так близко к Эльбе, что уже видел ее. Было хорошо видно, как колонны немецких войск переправлялись через мост и сдавались в плен американцам. На нашем, правом, берегу Эльбы немцы установили орудия и открыли сильный артиллерийский огонь по нашим войскам, чтобы остановить наше наступление. Но для нас наступать и нести потери не имело смысла – сдавшиеся уже не были армией. Поэтому командование полка приняло единственно правильное решение: всем залечь, окопаться и не высовываться, пока все немцы не уйдут и не прекратят огонь. Когда все немецкие солдаты благополучно перешли Эльбу, артиллеристы прекратили огонь, вынули из орудий замки (чтобы орудия нельзя было использовать), тоже перешли мост и сдались в плен. Когда огонь прекратился, полк поднялся и спокойно дошел до реки.

Это был удивительный день, который я навсегда запомнил. Напротив нас на другом берегу реки впервые были не враги-немцы в своей ненавистной нам форме, а друзья, американцы, в своей замечательной форме. Они размахивали руками и что-то кричали, приветствуя нас. Я хорошо помню огромный плакат, где на красном полотнище было большими белыми буквами написано: «Привет нашим русским товарищам!» (Хорошо помню, что слово «русским" было написано с одним «с», и это мне тоже очень было радостно видеть: ясно, что перед нами не наша, а американская армия, и, следовательно, война закончена). Было 7 мая 1945 года. В этот день для нашего полка – и, значит, для меня – война закончилась.

Наш полк начал обустраиваться: рыть Иосиф Трегуб 165 землянки и размещаться. На обоих сторонах моста выставили посты: наш и американский, чтобы не допустить встречи, которая, конечно, привела бы к полной дезорганизации наших частей. Так что мы виделись с американцами только через реку. 9 мая началась стрельба: это салютовали наши связисты, которые первыми узнали о подписании немецкой капитуляции. Мы тоже присоединились к этому салюту. Наступило какое-то совершенно необыкновенное время, эйфория и радость, какой я больше никогда не испытывал. Страшная война окончилась, мы победили и остались живы. Прекрасная погода и природа: весна, май. Мне трудно это описать, но было какое-то совершенно удивительное чувство.

Надо было думать о будущем. Наших солдат начали демобилизовывать. Я тоже решил демобилизоваться, так как не хотел быть военным. Я мечтал продолжить учебу на физмате университета или в каком-нибудь институте по интересной для меня специальности, поэтому сразу подал рапорт о демобилизации. Ответ пришел незамедлительно: поскольку я окончил военное училище, то являюсь кадровым офицером, и вся моя дальнейшая жизнь будет связана с армейской службой. И хотя я не оставил планов в конце концов демобилизоваться, пока что надо было продолжать службу. Уже в июне 1945 года солдаты нашего полка начали уезжать по домам, а офицеры, в том числе и я, были направлены в отдел кадров 47-й армии. 1-й Белорусский фронт был преобразован в Группу советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ). В составе этой Группы я и прослужил два года, до 1947 г.

Служба в Германии была удивительной и резко отличалась от службы в своей стране. Мы находились в какой-то совершенно новой, незнакомой стране, и нас окружали люди, менталитет и язык которых был нам совершенно непонятен. Кроме того, совсем недавно это были ненавистные нам враги, фашисты. Немцы очень боялись, что «русские» станут мстить, начнутся насилия и грабежи, но вскоре они поняли, что ничего этого не будет. Отношение к населению Германии было очень гуманным. Да и как можно было иначе относиться к женщинам, старикам, детям, которые не имели прямого отношения к зверствам фашистских войск? С другой стороны, отношение к нам тоже было лояльным. Не было никаких движений сопротивления. Мы чувствовали себя в полной безопасности. Я, во всяком случае, никогда не слышал о каком-нибудь нападении на наших солдат или офицеров. Возможно, это было связано и с какой-то удивительной дисциплиной этого народа. Меня часто поражало исполнение любого приказа, отданного человеком в форме (полицейским, кондуктором и т. д.) Любой человек в форме олицетворял собой власть, которой надо было беспрекословно починяться.