Людмила Доброва - «Орфей спускается в ад…». Листы скорби художника Доброва

На фоне сумрачного бреда большой палаты одиноких женщин в Костромской психбольнице эта парочка создаёт действительно светлую «территорию любви». Так живут они, друг друга поддерживая, уже много лет. Никто их не навещает, и они уже никого не ждут «оттуда, с воли». Вся их жизнь, все их радости сузились до желания сидеть рядом, ощущая плечо друг друга.

«Так бьют в Волгореченске» – хотел я сначала назвать этот рисунок.

Виктора Н. так избили, что он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Голова у него не держится. И по-маленькому, и по-большому он ходит под себя. И это избиение ни за что ни про что, «просто так». Встретилась компания подвыпивших ребят с одиноким прохожим и начала… Сначала повалили в снег, а потом били сапогами по рёбрам, по лицу.

Я рисовал его жарким летом, а у него болело всё тело, хотя прошло уже полгода. «Сейчас стал лучше, раньше даже не говорил», – рассказывают больные в Костромской психиатрической больнице, ставшей для него и спасением, и родным домом. Никого нет у Виктора, никто его не навещает.

Это тоже избитый парнишка. И тоже привезён из Волгореченска. Можно подумать, что там работает банда убийц. Сестра попросила Колю купить вечером хлеба в булочной на колёсах рядом с домом. Его встретили трое: «Дай закурить». Дал. «Деньги есть?» – «Есть». – «Покажи». Забрали деньги. Потом, раздумывая о том, что же делать дальше, ударили Колю куском трубы по голове. И убежали. Перелом костей черепа. Трепанация. Сейчас Коля – инвалид 1 группы. Работать не может. Костромская психбольница стала и ему родным домом. Тут его кормят, одевают, моют. Тут к нему хорошо относятся. Невольно подумаешь – где лучше?

Тихий скромный юноша. Мог бы иметь семью, жену, детей…

Говорят, что (по её истории болезни) это была молодая весёлая жизнерадостная деревенская девушка-хохотушка, приехавшая в послевоенный Ярославль на учёбу. Кто, когда и, главное, как её обидел до такой степени, что она ушла в себя, замкнулась? И в большом городе не нашлось никого, кто принял бы в её судьбе участия, разговорил бы её, помог… Уже чуть ли не 60 лет живёт Тамара в таком вот виде в Костромской психиатрической больнице, где я её нарисовал.

– Тамара, кушать!

Тамара спускает ноги со стула, кушает, а потом снова подворачивает ноги на стул, закрывает руками лицо, ни с кем не разговаривает и ни на кого не смотрит. Внутриутробная защитная поза.

Одна, всегда одна, всегда одна со своими мыслями. Бедная молчаливая Тамара…

А между тем всем известно, что чесотка заразна. Сколько же нужно иметь в душе любви вообще к людям и, что самое трудное, к отдельным, не очень приятным бомжам, чтобы видеть и в них людей, чтобы и их полюбить.

Никто не мог успокоить этого старика. Двое санитаров пытались связать его – ничего не получилось. И тогда вдруг хрупкая беременная Оля бесстрашно вошла в бокс и сказала: «Дедулечка, давай покушаем». Дед проговорил: «Давай». И стал кушать. «А теперь давай я тебя уложу, мой хороший». – «Давай, укладывай». – «Давай я тебе ручки привяжу». – «Давай, привязывай». – «А теперь я тебя одеялом укрою. Хорошо тебе? Тепло?» – «Хорошо. Почему вчера ночью не приходила?» – «А зачем мне к тебе ночью приходить?» – «Как зачем? Не знаешь, что ли, зачем женщина к мужчине ночью приходит?» – «Ах ты баловник, дедулечка. Ну, спи, закрывай глазки…»

Через две минуты он уже спал. Я был потрясён. Я стоял рядом и думал: «Вот русский народ, вот его менталитет. Не сила, а ласка. Лаской всего можно добиться. И лучше всего это знают и чувствуют простые деревенские женщины». Оля работает в Костромской психбольнице санитаркой, живёт в далёкой деревне, ездит каждый раз на работу 2 часа на автобусе в один конец. А как поёт! Соберутся санитарки в кружок на кухне после всех дел – и запели… Любо-дорого их слушать. От иной песни слёзы так и катятся по щекам. Всё горе своё деревенское в песнях выплачут. Эх Кострома, Кострома. Сердце России…