Людмила Доброва - «Орфей спускается в ад…». Листы скорби художника Доброва

– От страха? – спросил я её в шутку.

– Да, от страха, – ответила она мне очень серьёзно.

Так появился на свет рисунок «Таблетка от страха».

Туберкулёзное отделение есть почти в каждой городской психбольнице.

Когда Сергей Генрихович Иванов, главный психиатр ЕАО, знакомил меня с психбольницей в Биробиджане, то вид мальчика в туберкулёзном отделении, беспомощно сидящего в кресле-коляске и привязанного к ней простынёй, вызвал у меня величайшее чувство жалости. Он держал в одной ручке край простыни, который время от времени прикладывал к своему рту и вытирал отравленную болезнью слюну. Мальчик жил в женской палате, а по коридору ходили все вместе – и мужчины, и женщины.

Лёшеньку все любили. Родители давно бросили и забыли своего ребёнка. Он поступил сюда из детского дома-интерната. В палатах не было дверей. Больные надрывались от кашля. Из других палат тоже доносились долгие затяжные звуки кашля.

Целыми днями Лёшенька сидел в своей коляске и смотрел на этот мир больных женщин ясными голубыми глазами. Одна из них, Валя, вдруг наклонилась над ним и поцеловала его в губы. «Господи, – подумал я, – да возможно ли это? Ведь они тут все больные, открытая форма туберкулёза, им надо бежать друг от друга, а они целуются! Парадокс жизни. Но, видимо, так устроена жизнь Любви, – продолжал я рассуждать про себя, – она побеждает всё и всех, никакие болезни ей не преграда. Любовь торжествует над всем миром – и здоровым, и больным».

Целует Лёшеньку молодая женщина Валя, тоже из детского дома-интерната. Её судьба печальна. Жила в деревне, в семье. Умер отец, похороны. Все – ничего, а она плачет и плачет, жалко отца. Стали опускать гроб в могилу, Валя кидается следом. Потом не могли оторвать её от могильного холмика, так и лежала на нём. Вызвали врачей, да прямо с кладбища – в психбольницу. Так и живёт здесь. Сначала в детском отделении, теперь во взрослом. Потом заразилась где-то туберкулёзом. Горе.

Но здесь с Лёшенькой Валя расцвела: и укладывает его, и раздевает и укрывает, и моет его, и кормит – ведь он совсем беспомощный, парализованный, не разговаривает, не двигается. Но Валя как мать ухаживает за ним, и обоим хорошо и радостно. Так и тянутся друг к другу губами. Это ли не счастье?

Переполненная палата в больнице для психохроников. У окна инвалид без обеих ног с высохшей левой рукой. Чтобы он удержался и не упал, ему к кровати привязали доску. Совсем беспомощен Николай. Когда он хотел курить, я поднимал его, перетаскивал через доску и усаживал в коляску.

– Надо прикрыть «хозяйство», – шутил он, подкладывая цветную тряпку между култышками бывших ног.

Потом я отвозил его в курилку к другим инвалидам, таким же беспомощным, как он. Слепой Виктор с катетером, привязанным длинным бинтом к шее, всё время скулил: «Никому я не нужен. Никто не приходит уже полгода. Что сделала, сука… Никто и не вспомнит. Курить хочется, а сигарет нет».

Николай же в этом «отделении постоянного сестринского ухода» чувствовал себя совсем не уныло.

– Нина, – обращается он к полной санитарке, – иди ко мне.

– Да я у тебя не помещусь, – отшучивается толстая Нина, ловко меняя «утки» у лежачих стариков.

Я начал его рисовать.

Он шутит со всеми и обращается ко мне, хитро прищуриваясь:

– О чём это я? Чего не могут сделать две женщины, а три мужика запросто?

Или:

– А вот ещё анекдот. Учительница спрашивает Вовочку: «Почему ты позавчера не был в школе?» – «Трусы стирал». – «А вчера почему не был?» – «Помогал отцу, корову к быку водил». – «А отец один не мог?» – «Отец мог, но бык лучше».

Хохот стоит в палате.

А Николай:

– А вот ещё…

Не унывает человек, несмотря на все свои невзгоды.

На другой день:

– Вчера ночью приходила ко мне моя жена. Вышла из стены и села возле меня. Я её глажу и говорю, мол, что ты во мне нашла, ведь за тобой весь автопарк шофёров ухаживал. А она: «Как мы увидели, что ты зубы у себя плоскогубцами выдираешь, сын со страху из дома сбежал, а я поняла, что лучше тебя-баламута никого мне не нужно». А я ей: «Я тебе не рассказывал, как наш начальник умер? Поехал с любовницей в тайгу, чтобы никто их не увидел и не узнал, а медведь подошёл, хлоп по капоту лапой, хлоп по крыше жигулей – и смял всю машину вместе с ними. Вот так и погуляли. А ему памятник потом поставили в Ангарске, возле самой плотины. Говорят, самый порядочный, лучший человек был из всех на стройке». – «Баламут ты, Николай, креста на тебе нет». – «Да вот он». Вытащил крест, показываю ей. А она то крест целует, то меня… плачет, плачет, просит: «Приходи ко мне скорее». А я ей: «А где ты, далеко?» – «На звезде Альфа-Центавра. Вон она, посмотри в окно». – «Хорошо, теперь каждую ночь буду на тебя смотреть». И поцеловал её. Тут уж и светать стало.