иеромонах Серафим (Катышев) - Петушки обетованные. В трех книгах

– А ты подожди, может, еще чего вспомнишь.

Лешка посидел, подумал и снова начал писать. И так несколько раз принимался. Наконец подал бумажку Евдокии и откинулся на кровать в изнеможении.

Монахиня пошла в горницу к Лешкиной матери Надежде и велела ей немедленно идти в Ильинское. Та – ни в какую. Мол, должны приехать за Лешкой, увезти в больницу. Евдокия все-таки убедила, обещала присмотреть за больным. Напоследок наказала ни в коем случае не разворачивать бумажку.

Дорога была тяжелая, едва дошла старая. Отец Николай как будто ждал. Взял бумажку, кивнул Надежде, и в церковь. Подвел старушку к иконе Спасителя, велел молиться, а сам ушел в алтарь.

Долго не было батюшки. Вышел он весь в слезах и говорит: «Ты вот что, Надежда, отправляйся немедля в Киржач. Он уже там, в больнице. Иди, не мешкай». А идти больше пятнадцати километров. Откуда силы взялись, пошла. Добралась мать до больницы уже затемно, от усталости ног не чует. Подает бумажку сыночку, что в ней – не знает, сама слезы концом платка утирает, душа-то не на месте.

Лешка взял листок, развернул, да как рванется с постели вверх, да как закричит: «Господи, Господи…» Слезы брызнули, бумажку целует и слова не может вымолвить. Больные бросились к Лешке: «Что с тобой?» А он упал на подушку, лежит такой немощный, счастливая улыбка на устах, едва шевелит губами: «Отхожу я, братцы…» Так и умер на руках у матери, умер, как тот разбойник на кресте, с глубокой верою во свое спасение.

– А что на бумажке-то было? – вырвалось у меня.

– А никто не знает, так уж получилось. Главное, что был прощен и отошел ко Господу с легкой душой.

Мы замолчали. Монахиня снова ушла в себя, а я размышлял над великим значением ее простых, понятных и таких нужных людям слов.

Апрель 1997 года

Следующая наша встреча с матушкой Людмилой состоялась почти через год, в дни Великого поста, на Крестопоклонной неделе. В течение этого времени мы виделись часто, беседовали, но ни разу подолгу не сидели, не хватало настоящего настроя, раскрепощенности, было как-то недосуг. Теперь же все вдруг обрелось, ну не иначе как с Божией помощью. После всенощной и выноса Животворящего Креста мы и сговорились. Оказывается, монахиня уже давно имеет послушание, можно сказать, на мужскую работу – делает время от времени швабры для Троице-Сергиевой лавры. Съездит туда с помощью благодетелей, сдаст свою работу и, если у лавры нужда, снова получит заготовки. Место послушания облюбовала в баньке. Здесь она никому не мешает ни стуком молотка, ни пыльной подборкой веревок. Подтопит печку, и полный комфорт. С утра пораньше она уже здесь. Как только совершит молитвенное правило, сразу сюда.

Я пришел в назначенное время. На выскобленной лавке среди вороха веревок белело место для меня. Матушка кивнула и не стала прерывать работу. Она довольно ловко прибивала обечайку, прижимая к колодке пучки приготовленных ершей, но все-таки, мне показалось, не женское это дело. Дерзнул предложить помощь и, конечно, получил отповедь. Послушание есть послушание, и перепоручать его кому бы то ни было не дозволено. Я терпеливо ждал. Огляделся. На стене висели карманные часы с треснутым стеклом. Форма корпуса и особенности циферблата говорили об их многолетнем труде. Людмила перехватила взгляд: «Дедулины, а ему достались от отца Доримедонта. Тому же подарил дядя, так что часам не менее ста лет. За все время не имели ни одного ремонта. Ходят до сих пор».

Монахиня отложила работу и распрямилась. Взгляд стал задумчивым. Поглядела в окошечко, вздохнула: «Ну что же вам рассказать? Я тут думала, и, пожалуй, стоит поведать об Александре, о Шурке, как он себя называл. В наши последние времена очень важны примеры, как люди приходят к Богу.

– Было это давно, лет тридцать назад. Добиралась я однажды попутными до лавры. Доехала до Ожерелок и стою на повороте, жду машину в сторону Ярославки, а попутных все нет. Тогда ведь движение было не такое ярое. Вечереет. Что делать, стою. Вдруг показалась большая машина. Я подняла руку, грузовик остановился. За рулем огромный детина, уже в годах. Дверку открыл: «Давай быстрее». А я стою, двинуться не могу, страх какой-то напал, и выбора нет, другой попутной может не быть. Помолилась я в душе и полезла в кабину. Тронулись. Едем, молчим. Шофер своими лапищами легко крутит баранку, поглядывает вокруг. На холме неподалеку показался храм. Детина как-то посветлел и истово перекрестился. Для меня это было так неожиданно, что я не сдержалась и сказала, хорошо, мол, ехать с верующим. А шофер повернулся ко мне: «Как же не верить, если Господь по молитвам матери и святителя Николая Угодника в короткое время трижды меня от смерти спасал!» Видя мою искреннюю заинтересованность, водитель продолжал: