[Избранием секретарём я, можно сказать, был ошарашен. Идя домой оврагом как раз мимо дома Шапоткиных, я испытал тягостное чувство, сменившееся, правда, быстро желанием соответствовать этой так внезапно свалившейся на меня избранности]
Об Ольге, проходя мимо её дома, даже не вспомнил. На следующее утро, идя в школу тем же оврагом, я боялся, что никто не будет меня слушать, приходить на мои вызовы, я почти не имел опыта общественной работы, почти никого не знал. А организация была большая, очень большая, самая крупная школьная в крае, потому что и школа была самая крупная. Но у меня было желание общественной работы, чувство долга и гордость. Сначала работать было трудно. Состав комитета был малоинициативен, многое приходилось делать самому, никто не помогал: ни райком, ни парторганизация, ни учительская комсомольская организация. Варились, так сказать, в «собственном соку». Дисциплина была слабая, успеваемость у комсомольцев очень плохая, в 1-й четверти всего 60%, комсорги не работали, посещаемость собраний была низкая, даже сводные отчёты комсорги приносили неохотно, их приходилось понукать (не всех, конечно, но большинство, а их было 13). Я сам отставал по учёбе, сделал 7 ошибок в диктанте, получил двойку, в 1-й четверти имел тройки по русскому и английскому. Тяжело было: требовал от других, а сам получил пару двоек Правда, и времени для занятий оставалось мало. Но главной трудностью на первых порах, вместо помощи, оказался наш директор, Владимир Петрович Бутовец, человек ещё молодой, лет 30—35, но на вид больше: обрюзг, очень пополнел, второй подбородок, зубы крошились, запах гнили от них или тошнотворный сен-сена. Он был вял, безволен, нетребователен, главное, нечуток. Первое и второе видно было сразу, а третье я узнал сразу вскоре после своего избрания, буквально на другой день. Он попросил зайти после уроков для «беседы». Я пришёл, он попросил подождать, жду. Проходит час, он вышел, просит подождать ещё немного. Это «немного» оказалось ещё 2 часа к уже отсиженному! Так я и ушёл, не дождавшись, постучать же не мог в его дверь: у меня закипал гнев, – ушел часов в 17. [по пути домой такие филиппики проносились в моей голове, они-то, пожалуй, и подогнали так быстро мой русский: буквально через неделю после двойки за диктант получил пятёрку: просто заучил быстро правила – правда, та двойка не соответствовала уровню моих знаний, просто очень невнимателен был на том диктанте, в плохом состоянии из-за насунувшегося ненастья: и зная, как правильно, – писал неправильно!]
Так же резко я улучшил речь. На самой первой встрече с активом в актовом зале я вдруг снова не смог начать говорить перед группой человек в 30, хотя только неделю назад без запинки оттарабанил всему комсомольскому собранию, в 300 человек. Ненастье надвигалось, потемнело вдруг, голова отупела, страх появился перед выступлением. Вообще моё состояние сильно зависит от погоды, как себя помню, лет с 4-х. Кое-что всё же сказал, но домой пришёл в тягостном состоянии, лёг на кровать почти в отчаянии, но собрался, решил взять себя в руки, подавлять волнение. Но отвлёкся от Бутовца. К нему у меня появилось презрение, я стал почти игнорировать его, ограничиваясь проформой: допустим, план работы комитета, который он истребовал через школьную секретаршу-машинистку, я, ею отпечатанный, – ею же отсылал. [Она такая молоденькая, худенькая, бледненькая, незаметная была, но всегда быстро отстукивала, что просил*: планы, отчёты в райком, выговоры и прочие взыскания комсомольцам, которые тут же вывешивались на общее обозрение. Словом, я действовал строго по уставу комсомола и в соответствии с обязательствами, которые брали члены комсомола на себя, вступая в организацию; по уставу комсомола я не обязан был директору подчиняться. Я чувствовал, что обязан ему помогать в учебно-воспитательной, культурной и общественно-политической работе, – я и помогал, вернее, тянул её, понукая актив]
*8 мая 2020 …Тогда так не считал …но опыт жизненный, за лет 65-тилетней далью, сквозь дымку времени почти что нереальную, – неравнодушие ея ко мне усматривает …её был младше я – на лет так пять хотя
Прежде всего, я за неделю учёбу свою подтянул, одновременно комитет, поставив на вид нерадивым некоторым его членам. Надо сказать, все они были неплохие ребята, все неглупы, доводам внимали, были даже и способные – Козлова Лида, миловидная, с большим выпуклым лбом, сформировавшаяся девушка из 9-го класса; Болюх Света, она ещё и комсоргом в своём классе была, симпатичная блондинка и тоже очень сформированная уже [не только груди, но и всё остальное. Понятно, в дневнике однообразнее и, разумеется, совсем без нынешних вольностей, – но и в разнообразии описывания одного и того же или близкого, – я «настропалился» к тому времени, как-никак сотни две характеристик комсомольцам двух выпусков из школы к тому времени написал] Заметил, что чем способнее, умнее и красивее были девушки, тем ленивее на комсомольскую работу, но поскольку умницы-то быстро усекли мою линию, и комитет был в моих руках, – слушались. Единственно, Лариса Пацигор из 8-в класса, в работе комитета участия почти не принимала, она была отличница, лучше всех у неё были отметки из всех пяти 8-х классов (пять было и девятых и три 10-к), самая красивая в школе, не исключая и мою Ольгу, лицо тонкое, смугловатое слегка, нежное, глаза внимательные, тёмно-карие, шейка тонкая, вся стройненькая тогда [как некий буддистский божок была спокойна и невозмутима]. Она сразу как-то поставила себя независимо, не вызывающе, но твёрдо, и, главное, я был неравнодушен к её красоте, впрочем, и она выполняла в точности свои обязанности комсорга в своём классе. Она твёрдо шла на медаль, но в 10-м её уже не было в нашей школе
Читать дальше