Витольд Хорос - Чтобы потомки знали

Разрозненные группы безоружных военных отступали (бежали) в сторону Литвы. 28 июня их группу предал литовец и немцы взяли их (пять – шесть человек) в плен без единого выстрела. Попал в лагерь в Восточной Пруссии под Фридландом. Находился в этом лагере до 1944 года и выжил только за счет своей специальности – немецкие врачи признали его как врача и обеспечили ему более-менее терпимое содержание. Да и свои военнопленные оберегали, как могли.

С началом боев в Восточной Пруссии пленных погнали по льду Висленского залива на Запад. Костя за годы плена уже настолько ослаб, что идти самостоятельно не мог, его несли под руки. Освободили его 2 мая 1945 года канадцы. В Тобольск он вернулся самым первым из числа военнопленных осенью 1945 года в форме канадской армии. Безупречное его поведение в плену было подтверждено многими пленными в фильтрационном лагере, он успешно прошел «фильтрацию» и был освобожден. Только дома ему все равно не было спокойной жизни и он с семьей был вынужден перебраться в Салехард, где было меньше придирок.

Жена Кости Ася (Васса Георгиевна) – женщина безупречного поведения. Всю войну (она переехала к матери Кости еще до начала войны) работала преподавателем в учительском институте, верила в то, что муж жив и ждала его. Она была всего на восемь лет старше меня и я всегда любовался ею, как женщиной и восхищался супружеской верностью. Для меня она навсегда осталась идеалом женщины.

Мать Г. А. – Матрена Николаевна не оставила в моей памяти заметного следа. Относилась она ко мне как к «чужаку» – это я чувствовал и взаимно не питал к ней теплых чувств. Два сложных характера – она и моя мать ладили с большим трудом (из любви к «Егорчику», как они обе его называли). Мать терпела М.Н. только пока был в доме сам Егорчик, а когда его осенью 1941 года призвали в армию, выжила ее из собственного дома и сплавила дочери Наталье.

После мобилизации Георгия направили в учебный лагерь в Черемушки (Кузбасс?), учили на пулеметчика и в начале 1942 года направили с маршевым батальоном в сторону Северо-Западного фронта. За маршрутом эшелона мы проследили по денежным переводам. Будучи человеком опытным, он посылал с каждой крупной станции по 10—15 рублей, хорошо понимая, что письма могут по дороге затеряться, а вот перевод – никогда. На Северо-Западе зимой 1942 года шли особенно тяжелые бои – Красная Армия готовилась прорвать блокаду Ленинграда.

Ни одного письма с фронта мы так и не получили, он по сообщению военкомата числился «без вести пропавшим». Я предполагаю, что их батальон на ближних подступах к линии фронта попал под бомбежку, в которой мало кто уцелел. В регулярную часть он так и не прибыл.

Мои воспоминания о жизни с отчимом и его близким несколько затянулись и пора возвращаться непосредственно к своим делам.

1 сентября 1940 года я пришел в 5-й класс семилетней школы №11. В одном классе со мной оказались мой брат Евгений (дважды второгодник!), соученик по 2—3 классам Сергей Войцеховский, Волосатов и еще кое-кто из старых знакомых по школе №7. Были у нас неплохие преподаватели, в том числе даже мужского пола: математику преподавал П. Криворотов – директор школы; русский язык и литературу – Нижегородцев, историю – Е. Клочкова. Даже пение преподавал мужик – фамилию не вспомню. Он неплохо играл на гитаре и пел, разучивал с нами не только «Варшавянку», «Интернационал» и другие патриотические песни, но еще рассказывал об их авторах и историю создания песни.

Любимым моим предметом стала история, а с учительницей возникла взаимная симпатия (чисто деловая!) и она обеспечила меня учебником «История древнего мира» (дефицит!) в числе самых первых. Очень сильным преподавателем была Прозорова – большая поклонница Тимирязева и называла его только по имени-отчеству (Климент Аркадьевич). В нашем же классе учился ее сын-скрипач. Больше всего я не любил уроки немецкого языка, хотя преподавала его Воробьева Эмма (Михайловна, кажется), яркая, очень красивая блондинка – волосы были совершенно белые, причем не только у нее, но и у ее дочери. В школе был небольшой буфет, в котором почти всегда придавали вкусные пирожки с картошкой.

В классе уже наблюдались зачатки любовных «страданий» – записочки, стрельба глазками и прочие сигналы симпатий. И меня эта «эпидемия» не миновала: я попал «под обстрел» со стороны Лиды Головчанской – малопривлекательной, но очень настырной хохлушки. Избавиться от ее преследований было нелегко. Многие из одноклассников уже курили, матерно ругались, играли на деньги… Наиболее «отпетыми» были Волосатов и Дружинин. Мой брат Жека ничем не выделялся, кроме телосложения, казался спокойным и даже флегматичным. Видели бы его на футбольном поле!