Владимир Бахмутов - Горные инженеры

Рядом с Лешкой на фотографии Саня Багин. Ему в жизни тоже не повезло. Где-то на пятом или шестом году после окончания института, он, работавший тогда на одном из уральских рудников, попал под взрыв сульфидной пыли. Или не оказалось ли у него под рукой самоспасателя, или были тому другие причины, но он сильно обгорел и обжег легкие. Его спасли, он остался жив, но, по существу стал инвалидом и был переведен, как тогда говорили, «на легкий труд», – в контору.

Последний на снимке – Юра Хрыжановский, или «Хрыж», как мы его звали за глаза. Он после окончания института долгое время работал на одном из нижнее-тагильских рудников. Как-то оказавшись там в командировке, я побывал у него в гостях. Вспоминали студенческое время, друзей-однокурсников. Юру почему-то очень интересовало, какие у меня были отношения с Валюхой, – видимо, тоже когда-то был к ней не равнодушен. В студенческие годы Юра был не плохим спортсменом, – футболистом. Никогда не курил. А вот умер рано, не дотянув и до пенсии.

С Валентиной у меня тогда, – после второго курса, «не сошлось». Она вышла замуж за парня с нашего же факультета, но другой специальности, – шахтостроителя. Я встретился с ней в Москве лет через двадцать после окончания института. Она работала в институте угольной промышленности. У неё был уже почти взрослый сын, – студент. У меня, к слову, к тому времени тоже было двое детей, уже росла первая внучка, и работал я заведующим научно-исследовательской лабораторией в Читинском филиале института ВНИИПрозолото.

Валентина пригласила меня в гости в свою шикарную квартиру, где в это время был только сын, – муж был в отъезде. Посидели, поговорили, вспоминая молодость. В ту памятную встречу она своим советом, может быть даже не сознавая этого, выручила меня из тяжелейшей профессиональной ситуации, в которой я тогда оказался. Впрочем, это уже другая история.

*

С грустью дочитываю статью об уральском Сан-Донато. Пишут, что последняя руда была выдана шахтой «Капитальная» в конце 80-х годов. Сейчас историю рудника можно изучать только по развалинам бывших шахт, – остались руины рудосортировки, надшахтного здания, здание административно-бытового комбината и копер.

Рядом разровненное содержимое бывшего террикона. Террикон вмещал более пяти миллионов тонн породы, из которой еще можно было извлечь (была бы рентабельная технология) около пяти тонн золота. Рассказывают, что эти отвалы хотели купить японцы с правом самовывоза, но наши власти гордо сказали: «Нет! Россия не продается!». Ну, а сами мы взять это золото так и не сумели.

Последний раз я получил письмо от своих однокурсников с приглашением на юбилейную встречу, – 50 лет со дня окончания института, три года назад. На встречу я не поехал, тому было множество причин. К приглашению был приложен список выпускников специальности «Подземная разработка рудных месторождений» 1961-го года, с указанием, кто из них еще жив-здоров, кто еще работает, о ком нет никаких известий, а кто уже ушел «в мир иной».

– Ну, не идиоты ли, нашли, о чем писать, – шептал я, а сам внимательно, с замиранием сердца читал строчку за строчкой. Увы, большей части моих однокашников уже нет в живых. Можно сказать, что вся жизнь – позади, пора подводить итоги.

Это было летом 1958 года. Я вместе с группой своих однокурсников – студентов Свердловского горного института проходил тогда подземную ознакомительную практику на шахтах рудоуправления имени Третьего Интернационала, – неподалеку от станции Сан-Донато, что за Нижним Тагилом.

Вечером к нам в общежитие заглянул наш куратор, – доцент горного факультета Василий Петрович Казаков. Человек предпенсионного возраста, фронтовик, выпускник нашего же института начала 20-х годов, он был у нас кем-то вроде няньки, или «классной дамы». Своей опекой он нас сильно не досаждал, но, как ни удивительно, много знал о каждом из нас, успешно решал с комендантом общежития вопросы нашего быта, и в меру сил следил за содержательностью нашего досуга. Он то и объявил нам, что в субботу мы всей группой едем в Тагил смотреть представление Вольфа Мессинга, который, якобы, читает мысли людей на расстоянии.

Что мы в то время знали о Мессинге? Да ничего не знали! Заявление преподавателя, что он может читать мысли другого человека, вызвал у нас взрыв гомерического хохота и массу язвительных замечаний. Да и могли ли по-иному реагировать на это мальчишки, выросшие в трудное послевоенное время, воспитанные в материалистическом духе, не верившие ни в бога, ни в черта. Добавьте к этому ассоциации, которые вызвала у нас фамилия Мессинг. В послевоенные годы мы часто слышали фамилии Геринг, Геббельс, Борман, к которым вольно или невольно на подсознательном уровне тотчас отнесли и фамилию Мессинг.