Александр Архангельский - Русофил. История жизни Жоржа Нива, рассказанная им самим

Одновременно с книгой выходит её аудиоверсия, но не начитанная актёром, а записанная голосом самого Жоржа, и фильм о нём; режиссёр фильма – Татьяна Сорокина, я благодарен ей за совместную работу. Аудиосериал появится на радио Arzamas, фильм выйдет на одном из российских каналов, после чего будет находиться в открытом доступе на YouTube . Вводите в поисковую строку “Жорж Нива. Русофил” – и читайте, слушайте, смотрите.

Как пели довоенные французы. – Архитектор из семейства сыроделов. – “Арийский мясник немецкого происхождения”. – Как в Клермон-Ферране прятали евреев и почему отец остался некрещёным. – Математики и русофил. – Деникинец Никитин и непротивленец Толстой.

Я родился в Клермон-Ферран. Это столица региона Овернь в Центральном горном массиве, то самое место, где кардинал Ришелье устроил кару нашим боярам овернским. Ничто не предвещало ни моих занятий русским языком, ни пожизненной связи с Россией (о, эти русские многоступенчатые отрицания – ни, не, ни, ни!).

В деревне, где я проводил практически все длинные летние каникулы и прожил целый год во время войны, на рынке многие говорили на овернском диалекте. Я пытался говорить на этом диалекте, тянуть гласные, а мой отец – он был сторонником литературного произношения – сердился. А ещё в Оверне пели, причём и в деревне, и в городе. Ходили по улицам продавцы и пели. Так громко, так мощно, на таких высоких нотах, чтобы до пятого, до шестого этажа было слышно.

И было слышно.

Что-то похожее встречается в воспоминаниях о точильщиках и старьёвщиках в России. Одни тянули на высоких нотах:

– А вот кому точи-и-и-ить ножи, но-о-о-ожницы!

Другие призывали:

– Старьё-о-о берём! Старьё-о-о берём!

Но это всё-таки не песня, это, я не знаю, как сказать, зазывание голосом. А у нас были именно песни. Пели все – крестьяне, пролетарии, торговцы. Рабочий довоенного Клермон-Ферран пел по пути на свою фабрику. Сам для себя – красиво, самозабвенно. Мы не были ни фермерами, ни продавцами, ни фабричными работниками, но и в нашем вполне обеспеченном доме постоянно звучало семейное пение. Начинал мой отец, мы с братом подхватывали. Я помню сборник французских песен – и средневековых, и революционных, мы его листали постоянно и почему-то особенно любили гимны шуанов, прославляющие месье де Шаретт. Ну что мне, казалось бы, эти шуаны, враги Французской революции? Я тогда даже роман Бальзака о них ещё не прочёл. А песни брали за сердце. И потом я пел со своими детьми те же песни, что со мной мой отец, а моя жена аккомпанировала на рояле… Сейчас Франция почти перестала петь, у людей в ушах эти штучки, через которые они слушают музыку. Но если ты не поёшь, а только слушаешь, – ты потребитель, а не участник живой культуры.

Отца звали Жан, деда – Эмиль, так что родитель мой был Жан Эмильевич, а меня теперь все русские друзья – да и некоторые французские – зовут Георгий Иванович. Отец мой происходил из буржуазной семьи. Ну в каком смысле буржуазной? Дед, архитектор Эмиль Нива (кстати, мы жили в одном из домов, которые он построил), был значительным лицом, какое-то время даже занимал пост первого заместителя мэра Клермон-Ферран. При этом дедушка был в прямом смысле слова выскочкой: он “выскочил” из своего сословия, хотя никогда не забывал, что происходит из глубинки и что его предки на протяжении веков занимались сыроделием. Сыр – наша кулинарная религия. Согласитесь, трудно управлять страной, где есть больше четырёхсот сортов сыра.

Дом наш был весьма оригинален по конструкции, по плану. Овальный салон с огромным мраморным камином. Над камином окно в виде большого зеркала, и в нём – виды на вулканы, окружающие Клермон-Ферран. Из-за этого “зеркального окна” труба шла криво и тяга в камине была плохая, но сам образ запоминался сразу и навсегда.

Так вышло, что дед (по отцовской линии) женился на еврейке из Эльзаса: девичья фамилия бабушки Вейль, звали её Жанна. Задним числом я осознал, что семья Эмиля и Жанны жила немножко изолированно, как бы на расстоянии вытянутой руки от местного “хорошего общества”, общаясь, но не сближаясь с ним. Поскольку остальной, “правильной”, “хорошей” буржуазии Клермон-Ферран не очень нравилось, что уважаемый человек женился на дочери эльзасского еврея. Конечно, это был еврей абсолютно секуляризованный и офранцуженный уже не в первом поколении, представитель известной семьи, одно время он дружил с выдающимся поэтом Стефаном Малларме. Важный человек. И всё-таки – еврей. Как ни странно, католическая церковь была терпимей, чем овернские буржуа: дед и бабушка обвенчались “за престолом” в католическом храме, хотя бабушка не обратилась, не стала креститься, её приняли как есть. Было старое русское выражение “в сущем сане”, значит оно другое, но точно передаёт нашу ситуацию. И постфактум я удивился, что это было вообще возможно, что такая толерантность была проявлена в те довольно строгие времена. Причём проявлена кем? Католической церковью. Единственное, что от дедушки с бабушкой категорически потребовали (а они обещали), – крестить детей, которые в их браке родятся.